Не представляю, как ему удалось увидеть во всеобщем беспорядке какое-то отклонение от режиссерского замысла, словно дирижер уловил среди грохота оркестра фальшивую скрипку. Я тоже встал, но ничего особенного не увидел, если не считать особенным саму баталию, происходящую на склоне горы.

– Там что-то случилось, – пробормотал помреж, сначала медленно, а затем все быстрее спускаясь вниз.

– Стоп! Остановите мотор! – услышал я голос Браза, долетевший до меня неровным накатом. – Константин Григорьевич! Немедленно подойдите ко мне!.. Всем внимание! Немедленно пришлите врача и носилки к правому флангу войск!.. Дайте свет на правый фланг!..

Мегафон захрипел, затрещал, затем послышался отдаленный голос Браза, будто он, убрав мегафон от губ, нервно разговаривал с кем-то, кто стоял рядом. И снова его громкий голос:

– Вацура Кирилл Андреевич! Срочно спуститесь к съемочной группе!

Глава 24

Мне пришлось сорвать с плеча накидку, скомкать ее и нести в руке, иначе я обязательно наступил бы на нее и позорно грохнулся во всем своем рыцарском снаряжении на камни. Потом я побежал, потому как предчувствие какой-то большой беды стало невыносимым. Помреж отстал от меня, плотная концентрация войск затянула его. Я же работал локтями налево и направо, бесцеремонно расталкивая хмельных артистов, которым дали тайм-аут, наступал людям на ноги, перепрыгивал через лежащих и нечаянно выбивал из потных рук скользкие бутылки.

Браз, художник, Инга, оператор с помощником и еще с десяток незнакомых мне людей обступили световой круг от прожектора, в середине которого копошились два человека в белых халатах. Я тронул Ингу за обнаженное плечо. Она вздрогнула, едва не вскрикнув, обернулась на мгновение. Сейчас я был ей неинтересен. Какое-то ужасное, но в то же время завораживающее действо происходило в световом круге, словно на театральной сцене. Люди в белом перекатывали темный предмет с земли на носилки.

– Кому-то плохо стало? – шепотом спросил я.

– Нет, – едва слышно произнесла Инга и снова посмотрела на меня, но так, будто только что узнала. Глаза ее наполнялись ужасом настолько быстро, что мне стало не по себе. – Твой друг… – одними губами произнесла она, – Гера…

Я оттолкнул Ингу, оператора, ворвался в световой круг, не сводя взгляда с коричневой монашеской рясы, полы которой схлестнулись и туго стянули ноги Геры. Он лежал на носилках ничком, капюшон покрывал его бритый затылок. Оголенная по локоть рука судорожно сжимала горсть земли.

– Гера! – позвал я, падая на колени перед носилками, и осторожно взялся за его голову, пытаясь повернуть ее лицом к себе, чтобы Гера смог меня увидеть.

– Кто это такой? – начальственным тоном выкрикнул один из врачей. – Уберите постороннего!

Он схватил меня за плечо и попытался оттащить от носилок. Не контролируя силу, я наотмашь ударил врача в живот ребром ладони. Тот охнул и согнулся пополам. Никто из окружающих не произнес ни звука, не шелохнулся.

Я перевернул Геру на спину, распахнул рясу и окаменел. Его белая рубашка была залита кровью. Я рванул липкую мокрую ткань на груди. Пуговицы пулями разлетелись в стороны. Под левым соском чернела узкая полоска.

Не веря глазам, я таращился на свои выпачканные в крови руки, поднял голову, посмотрел на хмурые лица и заорал:

– Чего вы стоите?! Дайте бинт! Почему его до сих пор не перевязали?!

– Молодой человек, – негромко сказал второй врач. – Он мертв.

– Что?!

Я не поверил, приложил ухо к ране и не услышал ничего, кроме своего дыхания.

– Как?.. – задыхаясь от гнева, произнес я.