– Будем считать, что я интересуюсь мнением врага. Вы, наверное, не знаете, но сам Ленин очень внимательно читал мемуары, например Деникина.

– Какой же я теперь враг! Хотя скажи я где-нибудь на улице что-то подобное о товарище Ленине, и в моем деле прибавится статья «антисоветская пропаганда».

– Вы, к счастью, в тюрьме, а не на улице. А враг вы опасный. Поверженный, но опасный. Итак, первый вопрос... С кем из руководителей Белого движения вы были знакомы лично?

– Это непростой вопрос. Очень со многими. Кроме уже перечисленных генералов, я был знаком со многими высшими офицерами и генералами белой армии. Может быть, вы назовете, кто конкретно вас интересует?

– Хорошо. Поставлю вопрос иначе. Как вы оказались в Добровольческой армии?

– Это очень просто. После выступления в августе 1917 года.

– Вы имеете в виду корниловский мятеж?

– Да, теперь это называется так. После этого выступления я, как многие офицеры и генералы, был арестован и заключен в тюрьму в городе Быхове Черниговской губернии. Собственно говоря, это была не тюрьма, а монастырь, переоборудованный под тюрьму.

– Сразу вас перебью. В каком чине вы тогда были? И какова ваша последняя должность в царской армии?

– Старший адъютант Разведывательного отделения 8-й армии Северо-Западного фронта. Воинское звание – полковник.

– Чем вы занимались во время самого мятежа?

Ну вот, понял Мирк-Суровцев, это та самая грань во время допроса, когда определяется его исход. Ложь или заминка сразу же чувствуются. В его положении уже вряд ли что поможет, но откровенность, может быть, позволит не только расположить к себе, но и узнать, что они от него хотят.

– Я занимался формированием ударных офицерских батальонов, – откровенно признался он.

– Какое назначение имели эти формирования?

– Их предполагалось использовать для захвата стратегических объектов в Петрограде при общем штурме столицы. Также, не скрою, для ареста Петроградского совдепа и членов Временного правительства.

– Что представляли собой эти формирования?

– Эти батальоны – продолжение моей диссертации в академии. По своей сути – это отборные части. Это гвардия, но гвардия, при формировании которой решающим фактором являлась не знатность, а боевой опыт и заслуги офицеров. О степени боеспособности таких частей можно судить по одной их операции. Но боюсь, что это теперь секрет за семью печатями.

– Поясните.

– Командир одного из таких батальонов перешел на вашу сторону. По моим сведениям, именно он был одним из руководителей захвата Зимнего. Такой вот подарок новой власти. Вы-то должны знать, что матросы и рабочие, карабкающиеся на ворота под аркой Генерального штаба, – художественный бред какого-то кинодеятеля?

Судоплатов удивился, но оставил без комментария последние слова Суровцева. Он отметил для себя необходимость уточнить все вышесказанное, как и то, что нужно будет познакомиться с диссертацией этого умника.

– Командир батальона, – продолжал между тем Суровцев-Мирк, – подполковник Свечин когда-то был у меня в подчинении. Потом некоторые офицеры батальона раскаялись в измене и, как многие другие, оказались на Дону. Возможно, даже где-то сохранились их показания. В частности, они показали, что в составе батальона были немецкие офицеры из числа пленных. По имевшимся у меня тогда сведениям, еще весной Свечин имел встречи в Финляндии с Владимиром Ульяновым-Лениным. Хотя об услугах предателей стараются побыстрее забыть. Даю голову на отсечение, но Свечина наверняка успокоила пуля чекиста. А что касается того, как я оказался в Добровольческой армии, – это просто.