Изменить размер шрифта - +
Я как вершининский дом продала, деньги ей отправила. Не твое дело – сколько! Сколько надо, столько и отправила.

Ты зачем фоткаешь? Это кто тебе разрешил? Проваливайте отсюда! Фоткает он, ты погляди… Вражина!

 

Очень высокий и крепкий человек лет шестидесяти, по-видимому, огромной физической силы. Плоское желтушное лицо, вывернутые толстые губы, черная борода без единого седого волоса.

– Если Вера и приезжала, я не видел. Я в хату только ночевать возвращаюсь. Убил? Это Красильщиков языком впустую мелет. Кишка у него тонка убить. Он, помню, на охоту со мной однажды напросился. Храбрый такой шел, брюхо тазом, морда кирпичом. А как до дела дошло, визжал громче свиньи. Я бы на его месте от стыда рехнулся. А этот ничего, живет. Егерям на меня донес.

Он на своем тереме умом двинулся. Не знаю, где там чья земля. Не мое дело.

Верка тут не бывает. Она в город уехала. Слышал, то в Ростове жила, то в Москве, то на севера подалась. Здесь за хозяйку Надежда. У Надежды-то детишек нет. С мужиком своим развелась.

А Красильщиков пьет. И лезет куда не надо. Наворовал, а теперь барином ходит. Видали таких бар! С голым задом по кустам.

Пятнадцатого августа? Врет. Пятнадцатого у нас пожар был, полночи на ушах стояли. Надькин дом и занялся как раз. Красильщиков тоже тушил. У него нервишки-то слабые. Видать, потому и насочинял всякого.

Ехайте по домам, мужики. Зря здесь околачиваетесь. У нас не кино, показать вам нечего. Только время потратите и глаза намозолите. Кому? Мне, допустим. Не надо вам этого.

 

Высокая старуха с голубыми глазами. Ходит с клюкой, не хромает. Одета в юбку и телогрейку, голова покрыта платком.

– Чушь собачья! Андрей Михайлович никого убить не мог. Святым его не назову, но человек он очень хороший, редкий человек. На нем вся Камышовка держится.

В Уржихе церковь есть, я каждый раз как в ней бываю, свечку ставлю за его здоровье. Всем миром строили, и Андрей Михайлович помог.

Там такое дело вышло: начали возводить, а деньги закончились. Священник придумал: будем, говорит, кирпичи продавать прихожанам. По триста рублей кирпичик. Кто купит, того фамилию напишем на кирпиче, а потом из них выстроим нашу церковь. И все рванули у него покупать. Даже издалека бывали. Он с туристической фирмой договорился, чтобы паломников везли. Один раз доставили китайцев – смешно получилось! Переводчик их имена на русском написал, а там непотребство на непотребстве. В общем, Андрей Михайлович узнал, как собираются деньги, и возмутился. Где же, говорит, ваше смирение? Зачем же, говорит, вы поощряете в людях гордыню? Разве должны они желать, чтобы при строительстве храма были увековечены их имена? Вы, говорит, еще пообещали бы односельчанам, что распишете стены церкви ангелами, а лики перерисуете с их рож. На этом деле можно и не триста рублей, а все три тысячи срубить.

Ух, как он разошелся! Целую проповедь произнес. А священник его слушал, не возражал. Кончилось тем, что Красильщиков ему денег дал, а торговлю они прикрыли.

Хотя я-то думаю, как продавали, так и продают. Просто Андрею Михайловичу об этом не рассказывают. Ну да Бог им судья.

Вера Бакшаева? Давно ее здесь не было. И пускай бы еще сто лет не появлялась. Уж больно человек она паршивый. Почему? Да так… Было у нас всякое, быльем поросло, а только кому надо, те помнят.

Это кто вам такое сболтнул про Андрея Михайловича? Плюнуть бы им в бесстыжие рожи! Я его за три года один раз пьяным видала. И то тихий был, пару песен спел – и спать ушел. Потом прощения просил, извинялся.

Я и не знала, что он в милицию ходил заявление писать… Ему бы доктора, а не милицию. Сгубит себя человек. Совестливый очень! Такие любят все грехи на себя повесить и тащить, как кандалы. Может, им от этого хорошо… Кто их поймет!

Пожар? Был в середине августа.

Быстрый переход