– Ишь какой! – Ленка соскочила с дивана и даже топнула ногой от негодования. – Выходит, ты лучше всех? А остальные подонки – так, что ли? А дурацкие листовки ты, надо полагать, от большого ума написал!

У него задрожали губы, а на щеках выступили красные пятна. Таким она никогда его прежде не видела.

– Дура, – тихо с ненавистью проговорил он.

– Сам дурак!

На глаза ей набежали слезы, и Лешкино лицо расплылось мутным пятном. Она слышала, как хлопнула входная дверь. Он ушел, ушел навсегда. А как все могло бы быть хорошо: где еще найти такого парня, как Стен, – умный, оригинальный, симпатичный, в будущем он мог выбрать любой институт или даже университет: с его способностями можно куда угодно без блата попасть. Все девчонки ей завидовали! А теперь все рухнуло. Ведь она не отступилась от него, как это сделала бы любая на ее месте, она хотела его спасти. А он? Стал строить из себя гордеца. Ну и кому это надо? Дурак!

Так рассуждала она в тот вечер, уткнувшись лицом в подушку и заливаясь слезами.

Теперь же, вспоминая, она была уверена, что это был своего рода экзамен, а она не поняла, срезалась на первой ступени. Так ей и надо! Да, так и надо. Но до чего обидно!

Со дня на день Ленка ожидала события. Нет, она не желала Стену зла, она очень хотела, чтобы он вышел сухим из воды, но здравый смысл подсказывал, что Алексею ни за что не удастся ускользнуть. Она не ошиблась.

Через день его вызвали прямо с урока математики. Маргарита Николаевна вошла в класс и объявила похоронным голосом:

– Стеновский, выйди, пожалуйста.

Лицо Маргариты было белым и слегка перекошенным, как будто ее только что хватил инсульт.

– Сумку возьми, – сказала она и отвернулась, будто ей было неприятно смотреть на Алексея.

– Счастливчик, – хихикнул Кирша, – отдыхать будет.

– Это он! – с торжеством в голосе выкрикнула Кошкина и ткнула в Алексея пальцем. – Я так и знала! Это он листовки разбросал.

В классе вдруг стало необыкновенно тихо. Лена почему-то вспомнила листок с текстом Лешкиной песни и подумала, что надо бы его спрятать в надежном месте, а почему именно спрятать, а не уничтожить, и сама не поняла. Стеновский оглянулся. Ленка опустила голову – боялась расплакаться, а он, верно, подумал, что она от него отрекается. Глупый! Разве она могла отречься от него добровольно? Ну, если велят, если прикажут, запугают, тогда – да. Но ведь, если запугают, это не считается? Ведь так?

Стен взял сумку и вышел. После этого в школе его видели только один раз: через две недели на комсомольском собрании, где исключали из рядов ВЛКСМ.

Все эти дни о нем почти ничего не говорили. Если кто нечаянно упоминал его имя, все замолкали и делалось так неловко, будто помянули умершего. В самом деле, он был наполовину мертвец – изгой, которого выгонят из школы и отдадут под суд. И хотя как несовершеннолетний срок он мог получить только условный, все равно теперь повсюду он – прокаженный. Да и некогда было говорить о таких глупостях – в их экспериментальной школе после окончания девятого сдавали экзамены по математике и физике, так что в июне еще рано было расслабляться.

Итак, прошло две недели. Накануне собрания Кошкина, как комсорг, отправилась вместе с Маргаритой к Алексею домой уговаривать того покаяться и признать свою вину. Маргарита обещала, что Лешку в этом случае не выгонят. Рассказывали, она даже поругалась из-за него с директрисой. Звали с собой Ленку, но она не пошла, в этот раз проявив удивительную твердость. Вместо нее отправился Кирша. Потом по секрету – то есть всему классу – Кирша рассказывал, что дверь им неожиданно открыл мужчина, очень похожий на Стена, лет сорока.