— Да, теперь, — насмешливо продолжал самбо, — но в эту ночь, не явись вы так кстати и как раз вовремя, я был бы уже теперь на том свете: я буду помнить это!

Дон Торрибио пожал плечами и, не сказав ни слова, повернулся к нему спиной.

— Ах, как он похож на него! — прошептал в то же время освобожденный пленник. — Чем больше я смотрю на него, тем это сходство кажется мне более поразительным!

Между тем обреченные на смерть бандиты были повешены, а ранчо подожжено. Пожар распространился с удивительной быстротой: не прошло и часа, как все уже было кончено: на месте дома лежала груда пепла и обгорелых камней, да торчали тринадцать виселиц, и на каждой — по висельнику. Громадный столб с надписью, предложенный Твердой Рукой, возвышался над развалинами; у подножья этого столба были свалены тела убитых в схватке прошлой ночи.

— Что же мы сделаем с этими негодяями? — спросил у дона Торрибио асиендадо, указывая на пленных, оставшихся в живых.

— Да что? Возвратим им свободу! — ответил дон Торрибио. — Пусть себе идут на все четыре стороны!

— Как так? — удивился дон Порфирио.

— Да на что они нам?! Они только будут стеснять нас, ведь у нас нет тюрем, чтобы засадить их, сторожить, поить, кормить — содержать, одним словом! Пусть себе идут: их пересказы об этих происшествиях сослужат нам большую службу, чем вы полагаете. К тому же, рано или поздно — они снова попадут к нам в руки.

— Это возможно, но до тех пор…

— Чем они могут быть опасны нам? У них теперь нет ни оружия, ни денег, ни коней…

— Ну, все это они добудут очень скоро, поверьте мне. Мне кажется безумием выпустить таких разбойников, раз они попали в наши руки.

— Не стану спорить, но я того мнения, что милость вслед за примерной строгостью — дело разумное. Судьба помиловала их — не будем же более жестоки и строги, чем она!

— Дайте мне обнять вас, сеньор! — восторженно воскликнул Твердая Рука. — Вы говорили сейчас и действовали все время, как человек с душой и сердцем! Я был бы рад и счастлив назвать вас своим другом!

— Вашей дружбой, сеньор, я всегда буду гордиться: это для меня большая честь! — скромно ответил дон Торрибио.

— Да, да, оба вы благородные, высокие натуры! — растроганным голосом произнес дон Порфирио, по-видимому, сам очень довольный решением своего молодого друга, — и, обратившись к пленникам, неподвижно стоявшим с мрачными унылыми лицами, в ожидании, чем решится их участь, асиендадо сказал:

— Ну, убирайтесь! Да благодарите за свое спасение этого мягкосердечного молодого человека! Ему вы обязаны жизнью и своей свободой. Только смотрите, другой раз не попадайтесь нам в руки: тогда мы обойдемся без лотереи!

Пленники только этого и ждали: с удивительной быстротой они рассыпались по кустам и овражкам, почти тотчас же скрылись окончательно с глаз. А толпа зрителей, видя, что зрелище окончено, уже давно стала расходиться, и теперь совершенно разбрелась.

— Ну, а теперь что же мы будем делать дальше?

— Ба-а! — воскликнул молодой человек. — Теперь мы сделали свое дело, а там нам Бог поможет.

— Да, если мы сами не будем зевать.

— Ну, конечно!

Затем все сели на коней и не спеша вернулись на асиенду в сопровождении краснокожих воинов Твердой Руки и пеонов дона Порфирио.

Все трое, утопая в мягких подушках, лениво перекидывались отдельными словами или отрывочными фразами и курили дорогие сигары, голубоватый дым которых полностью скрывал их в своих облаках.