– Вы болван, Эндерс, человеку не дано загнать слэна, – пролаял Петти. – Свяжитесь по радио с управлением и прикажите, чтобы район 57‑й улицы был окружен. Все полицейские машины должны быть здесь. Позаботьтесь, чтобы солдаты…

Как все вокруг стало неясным! Джомми споткнулся в темноте, думая только об одном, что несмотря на то, что его мышцы не знают усталости, мужчина может бежать по крайней мере вдвое быстрее его. Просторное помещение склада было тускло освещенным миром неясных очертаний каких‑то ящиков и настилов, которые простирались насколько мог различить взгляд в этой полутьме. Дважды спокойные мысли людей, перемещавших ящики где‑то слева от него, вторгались в его сознание. Но они не знали ни о его присутствии, ни о суматохе, поднявшейся снаружи. Далеко впереди и чуть правее он увидел яркий просвет, ворота. Он понесся в этом направлении. Когда он достиг двери, его изумила ее ветхость. Что‑то сырое и липкое прицепилось к его боку, и мускулы начали цепенеть. Ход мыслей его замедлился, сами мысли стали неуклюжими. Он остановился и выглянул за дверь.

Перед ним была улица, совершенно непохожая на Кэпитал Авеню. Это была грязная улица с потрескавшейся мостовой. По обеим сторонам ее тянулись дома, выстроенные из пластика лет сто или даже больше тому назад. Сделанные из практически неразрушаемого материала, с вечной окраской, такие же свежие и яркие на вид, как и в день постройки, они тем не менее несли на себе отпечаток времени. Пыль и копоть, как пиявки, покрывали их некогда респектабельную поверхность. Газоны вокруг домов были плохо ухожены, всюду валялись груды всякого хлама.

Улица была, кажется, пустынной. Неясный шепот мыслей полз из этих грязных зданий. Джомми был слишком усталым, чтобы удостоверяться, что мысли исходят только из‑за стен домов.

Джомми соскочил с края разгрузочной платформы на твердый бетон улицы. Сильная боль охватила его бок, но тело не собиралось покоряться, хотя удар был настолько силен, что пружинящее действие мышц обыкновенного человека вряд ли предохранило бы от увечья. Однако, сотрясение было очень сильным, и все кости мальчика вибрировали.

Мир потемнел, когда он перебегал улицу. Он потряс головой, чтобы прояснить восприятие, но это ему не удалось. Он только смог стремглав броситься в переулок между закопченым двухэтажным домом и небесно‑голубым кварталом из прямолинейных жилых домов‑башен. Он не увидел женщину на веранде под ним и не почувствовал ее, пока она не замахнулась на него шваброй. Это импровизированное оружие прошло мимо, так как он уловил ее тень и успел увернуться. – Десять тысяч долларов, – вскричала она вдогонку. – Радио сказало – десять тысяч! И они мои, слышите! Пусть никто не прикасается к нему! Он мой! Я увидела его первая!

Он смутно разобрал, что она кричит это другим женщинам, повыскакивавшим из квартир. Слава богу, мужчины были на работе.

Ужас жадных умов цеплялся за него, пока он мчался, гонимый страхом, по узкому тротуару перед жилым домом. Он весь съежился от отвратительных мыслей и дрожал от самых ужасных звуков в мире: пронзительных криков людей отчаянно бедных, доведенных до крайней степени отчаяния в своей безнадежной гонке за богатством и до крайней степени жадности в своих сокровенных мечтах.

Его охватил страх от того, что его могут забить всеми этими швабрами, мотыгами, метлами и граблями, что ему разобьют голову, переломают кости, истерзают плоть.

Извернувшись, он обогнул угол дома. Бурлящая толпа продолжала преследовать его. Он чувствовал, как они нервничают, судя по потоку их мыслей. Они наслышались рассказов о слэнах, и эти воспоминания даже в некоторой степени затмевали жажду обладать десятью тысячами долларов. Но то, что они были в толпе, придавало смелость каждому в отдельности. Толпа напирала.

Он попал в крохотный задний дворик, с одной стороны которого были навалены пустые ящики. Груда ящиков возвышалась над ним, темная масса, которую было трудно рассмотреть, несмотря на яркий солнечный свет.