– Мы съемочная группа, мы с телевидения, мы снимаем кино, – в который раз пробовал втолковать военным Хворостецкий и в который раз не услышал в ответ ничего нового:

– Сейчас мы снимем тебе кино! Ездят здесь всякие идиоты! Сидели бы дома, так ведь нет, ползают по зоне, житья от вас никакого!

– Ну, как ты? – спросил Хворостецкий у Ханны, улучив момент.

Немка только замотала головой, и из ее темных глаз потекли крупные слезы.

– Ханна, не беспокойся, все нормально. Сейчас разберемся.

– Я не могу…

– Да-да, сейчас разберемся! – сказал один из военных и захохотал. – Сейчас вы окажетесь в силосной яме. Яма огромная, крыс там видимо-невидимо. – Он повернулся к приятелю, увешанному оружием, как новогодняя елка игрушками:

– А баба ничего!

– Худоватая, – оценил приятель, – но, в принципе, можно трахнуть.

Ханна Гельмгольц побледнела. Что и говорить, подобного крутого поворота съемочного дня не ожидал никто – ни Виталий Семага, ни Юрий Хворостецкий, ни оператор Валерий Бархотин, ни, тем более, Ханна Гельмгольц.

Их затолкали в одно из подсобных помещений и только после этого Ханне развязали руки.

– Садитесь, друзья, раз уж приехали, – сказал полковник Сазонов, и его левый глаз начал дергаться. Убийства он не планировал и все, что случилось, случилось непредвиденно.

– Наша машина! Наша техника!

– Заткнись! – прикрикнул на Хворостецкого полковник, – Документы есть с собой?

– Да, у меня в нагрудном кармане, – ответил Хворостецкий.

– Возьми документы.

Вася Магометов подошел к Хворостецкому, запустил руку во внутренний карман его светлой куртки и вытащил бумажник. Он вытряхнул содержимое бумажника на стол и расхохотался: из портмоне выпало несколько презервативов в блестящих упаковках.

– А это зачем? От радиации защищаться?

Хворостецкий тоже засмеялся, но его смех был нервный. Полковник Сазонов развернул членский билет Хворостецкого.

– О, член Союза кинематографистов! Интересно, интересно… Рад, знакомству, – полковник, сказав это, гак и не представился и уж, ясное дело, не предъявил документов.

Хворостецкий опять попробовал добиться справедливости:

– Развяжите мне руки! Вы что, не понимаете, мы все выполняем ответственное задание редакции! У нас совместный международный фильм. В автобусе были документы от немецкого посольства.

– Да мне насрать на вашу редакцию и на вас, а тем более – на немецкое посольство. Вася, и ты, Андрей, – полковник посмотрел на рослого небритого парня, – выведите их и спустите в силосную яму. Пусть там посидят и чтоб не рыпались, не орали. Ясно? И быстро…

Один из военных с выбитым зубом крутил в руках видеокамеру.

– Полковник, смотрите, какая красивая вещь, – Что тут красивого? Камера как камера.

Военный поднял камеру, положил на плечо, направил ее на полковника, затем на Хворостецкого, Семагу и Бархотина. Он кривлялся, изображая из себя оператора, совершенно не подозревая, что камера до сих пор включена.

– Ладно, хватит баловаться. Поставь ее под стол. А если хочешь – разбей.

– Жалко, полковник, – подчиненный Сазонова засунул камеру под стол.

– Принесло же их на нашу голову, мать их… В яму их, к чертям!

Всех четверых вскоре подвели к силосной яме, опустили в нее лестницу и, абсолютно не обращая внимания на крики и возмущение, на то, что Семага обещал жаловаться и сделать достоянием гласности произвол военных, буквально столкнули их в яму.