На это может решиться только человек, находящийся в еще более тяжком положении, чем она, хотя трудно было представить себе более отчаянное, чем у нее, положение.
Из огромного коричневого пластикового мусорного ящика она выудила с полдюжины жестяных консервных банок, которые кто-то уже предварительно сплющил, готовя, видимо к сдаче в пункт сбора вторсырья, положила их Дэнни в пакет.
Мальчик только молча и сосредоточенно наблюдал за ее действиями. Он вообще был молчаливым ребенком. Отец запугал его до такой степени, что он сделался нем как рыба, и в течение года с того момента, как Джанет убрала из их с Дэнни жизни своего мужа-деспота, он только слегка оттаял, сделавшись чуть менее замкнутым.
Джанет снова оглянулась на машину. Стоит на месте.
Тень от наползавших сверху туч накрыла улочку, принеся с собой соленый ветер с океана. Издалека донесся приглушенный раскат грома.
Она быстро пошла к следующему ящику, и Дэнни покорно последовал за ней.
Собака, которой Дэнни дал кличку Вуфер, обнюхала мусорные контейнеры, затем, подбежав к ближайшим воротам, просунула морду между железными прутьями, не прекращая при этом усиленно вилять хвостом. Это был дружелюбный пес, дворняга, достаточно послушный, размером с легавую, черно-коричневого окраса, с умной мордой. Но Джанет терпела его при себе и прикармливала только потому, что благодаря ему мальчик впервые за все время начал улыбаться. До того как к ним прибился Вуфер, она уже и не помнила, когда в последний раз видела улыбку сына.
Снова обернулась к своему разбитому "доджу". Все в порядке. Посмотрела в другой конец улочки, затем бросила взгляд на густо поросшую сухим кустарником и огромными эвкалиптами, со стволов которых клочьями свисала отслоившаяся кора, лощину на противоположной стороне дороги. Она боялась не только угонщиков машин, но и тех из жителей района, которые могли бы ополчиться против того, что она рылась в их отбросах. Но больше всего она боялась полицейского который с недавнего времени стал досаждать ей. Нет. Hе полицейского. А нечто, выдававшее себя за полицейского.
Эти странные глаза, это веснушчатое и доброе лицо, которое могло в одно мгновение превратиться в страшное мурло какого-нибудь кошмарного чудища…
Религией Джанет Марко был страх. Еще ребенком едва появившись на свет и, как все дети, удивленно на все взиравшая и радовавшаяся жизни, она уже познала на себе тяжкую длань этого жестокого вероисповедания. Родители ее были алкоголиками, и регулярное причащение крепкими напитками вызывало в них сатанинский гнев и порочную склонность к садизму. И они энергично вдалбливали в крохотное существо основные догматы и таинства культа страха.
Она познала только одного бога, и бог этот не был ни человеком, ни олицетворением какой-нибудь природной стихии; ее богом была власть, и тот, кто обладал ею, автоматически возводился в ранг божества.
И потому ничего удивительного не было в том, что, едва став совершеннолетней и сбежав из-под родительской опеки, она тотчас стала рабыней Венса Марко, деспота с манией величия, нещадно колотившего ее. К тому времени она уже была преданной послушницей жертвенности и нуждалась в угнетении. Венс был бездельником, лежебокой, пропойцей, картежником и бабником, но, когда требовалось подавить в жене всякое желание возроптать против него, действовал умело и энергично.
В течение восьми лет они исколесили почти все западные штаты, никогда не задерживаясь на одном месте более шести месяцев, пока Венсу удавалось кое-как сводить концы с концами - впрочем, не всегда честным путем. Он был против того, чтобы у Джанет завелись подруги. Оставаясь для нее единственным живым существом, с которым она вынуждена была постоянно общаться, он безраздельно властвовал над ней; некому было даже советом подвигнуть ее на восстание против него.
Пока она была ему рабски покорна и всем своим видом и существом выказывала это, побои и издевательства были не столь жестокими, чем когда она стоически переносила их, тем самым лишая его удовольствия лицезреть ее страдания и боль. |