— Чушь и грязная ложь, — устало сказал Смит.

— Нет, не ложь. Чистая правда. С тех пор, должно быть, вы потеряли покой. Даже составили план действий на случай, если запахнет жареным. Прошло четыре месяца. Целых четыре! Казалось, будто все обошлось. И вдруг к вам в офис является Эван Пью, наглый как танк, и вручает письмо. Пока вы его прочли, Пью смылся. Но вы хорошо рассмотрели самонадеянного мальчишку и поняли, что он за человек. Рыбак рыбака видит издалека. План пришел в действие. — Кармайн умолк.

— Я устал, и у меня все болит, — сказал Смит. — Уйдите.

Медвежий капкан? — спросил Кармайн. — Почему именно капкан? В этом есть какой-то смысл?

— Нет никакого смысла, потому что я понятия не имею, о чем вы говорите. Вот из-за таких, как Пью, вы меня и преследуете. Не из-за шлюхи. Кого волнует жизнь Диди Холл?

— Меня, — произнес Кармайн, выходя из палаты.

— Он насквозь фальшивый, Джон, — сказал он позже комиссару Сильвестри. — Сначала я думал, Смит обожает свою дочь, но это не так. Тех, кого любят, не ссылают в концлагерь в Сибирь. Он мог поместить ее в какую-нибудь шикарную клинику — их полным-полно в городах вроде Лос-Анджелеса и Нью-Йорка! Ну может, и не полно, но вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю… — Сильвестри пожевал сигару, сморщился и выбросил ее в урну. — Когда ты успел собрать всю информацию?

Кармайн улыбнулся:

— Постепенно. Одно здесь, другое там. Поначалу все казалось настолько невероятным, что я и говорить об этом не хотел, пока сам со всем не разберусь. Родители Смита были скорее всего дворянами, но вовремя перескочили на другой поезд, чтобы попасть в первые ряды на коммунистическом параде. В семнадцатом году Ленин нуждался в образованных помощниках, так что не слишком придирался к родословной особо рьяных сподвижников. А сам Смит с десяти лет рос при новой системе. Мы часто забываем, что со времени красной революции прошло только пятьдесят лет.

— Песчинка в глазу истории, — согласился Сильвестри. — Советский режим совершенно противоречит человеческой натуре. Помяни мое слово: лет через тридцать — сорок алчность и корыстолюбие его победят.

В глазах Кармайна заплясали насмешливые огоньки.

— Люблю, когда вы философствуете, — ухмыльнулся он.

— Еще одно подобное замечание, и ты почувствуешь мой форменный ботинок у себя на заднице. — Комиссар сменил тему: — Мне было бы гораздо спокойнее, Кармайн, если бы мы напали на след помощника Смита.

— Никаких зацепок, — признал Кармайн. — Ублюдок затаился и ждет дальнейших указаний. Не знаю только откуда — от Смита или из Москвы.

— Как меня достали войны, Кармайн! Особенно «холодные».

— Мир сошел с ума, верно? У Смита теперь нет возможности передать указания. ФБР, или ЦРУ, или кто там еще наверняка прослушивают его телефон. Знаете, что меня удивляет, Джон?

— Ну, давай.

— Смит ни в какую не желает называть себя шпионом. Когда речь дошла до этого момента, он напыщенно заявил, что выполнял свой «социалистический долг». В жизни не слышал ничего нелепее от такого лощеного типчика, как он. С минуту мне казалось, будто я попал в комикс.

— Будет все отрицать?

— Скорее всего.

— Когда вы собираетесь поиграть с вашими дистанционными пультами на усадьбе Смита? Из этого может что-то получиться.