Изменить размер шрифта - +
Подъехав к дому отца, я ощутила боль в сердце при виде тоскливых домов рядом с колючей проволокой и подумала о том, как же страшна жизнь за решеткой. Тем более, если не тебя за нее посадили, а ты сам так захотел. Добровольно. По собственному желанию.

Когда отец спустился за лекарством, то как-то удивленно посмотрел на мою машину и даже сел внутрь.

– Доча, какая же ты большая стала. Выросла. Сама за рулем. Машина хорошая. А я вот все на автобусе.

– А зачем тебе здесь машина? – я глядела на заключенных, передвигающихся на маленьких тюремных машинках. Некоторые перевозили бидоны с молоком и водой, другие – какие-то коробки.

– Не тоскливо тебе здесь, папа?

– Я привык.

Я протянула отцу пакет с лекарством и глухо произнесла:

– Выздоравливай. Береги себя.

– Доча, а сколько я тебе денег должен?

– Ничего я с тебя не возьму, – отрезала я, но подсознательно ощутила, что отцу неудобно.

– Может, я тебя в кафе мороженым накормлю?

– Я не ем мороженое.

– Ты на меня, наверное, злишься за то, что я от вас с мамой ушел и все эти годы с тобой не общался?

Мне показалось, он близок к раскаянию.

– Да ни за что я на тебя не злюсь. Раньше злилась за то, что каждый день рождения ждала от тебя звонка или маленького подарка. Хотя бы доброго слова. Я просто не могла понять, как можно не поздравить родного ребенка с днем рождения. А потом обида прошла. Главное, чтобы твоей любви хватило на детей, которые у тебя сейчас, чтобы тебе в новой жизни было комфортно. Хотя, если честно, не понимаю, как может быть комфортно в таком месте.

– Доча, да тут у нас хорошо. Зеки – очень добрые.

– Я не говорю, что они злые. Они здесь потому, что их лишили свободы. Они отбывают наказание. А за что лишил себя свободы ты? За что пожизненно себя приговорил?

– Доча, у меня трехкомнатная квартира. Очень хорошая, светлая, – пошел хвастаться отец. – Хочешь, покажу?

– Покажи.

Мне почему-то захотелось увидеть, как он живет, и заглянуть хотя бы в маленький кусочек его сегодняшней жизни. Чем дышит, что его окружает...

– Покажи, папа, в каких условиях тебя содержат.

Я поднялась к отцу в квартиру и пробыла в ней минут пять, не больше. Его дети смотрели на меня как на врага народа и даже не поздоровались.

– Я вашему отцу привезла лекарство, – сказала я на случай, если они вдруг подумают, будто мне от отца что-то нужно.

Отец водил меня по комнатам. Показывал мебель, которую для него сделали заключенные. Шкафы, полки, стенка, многочисленные сувениры... А я заглядывала в окна и с ужасом смотрела на вертухаев, стоящих на так называемых вертухайках, охраняющих зону.

– Папа, а наша с мамой мебель где? – на всякий случай поинтересовалась я, обойдя квартиру. – Когда ты от нас уезжал, ты же все вывез, даже тарелки не оставил.

Отец опустил глаза и тихо спросил:

– Тяжело вам, поди, с мамой было?

– Выкарабкались, – так же тихо ответила я. – Мама день и ночь пахала на работе. Я в круглосуточном садике.

– У тебя мать очень гордая.

– Это у нас семейное, – с вызовом ответила я. – Ладно, папа. Я пойду. А то твоя жена вернется, увидит меня, и у тебя будут проблемы.

Отец прижимал к груди лекарство и смотрел на меня растерянно.

– Доча, значит, у вас с мамой все хорошо.

– У нас все лучше всех, – заверила я.

– Вы молодцы. Ведь я, как сейчас вспоминаю... Поселок Восьмая Шахта, убогая квартирка, перекошенная лестница и точно такой же перекошенный дом, из которого уже давно нужно всех выселить...

– Папуль, да мы уже давно не живем в том поселке.

Быстрый переход