Галеран оглядел стоящих на стене вооруженных стражников. Они тоже были бледны, но, возможно, тому виною светившее прямо им в лица солнце.

— Я — лорд Галеран Хейвуд, — возвестил он, возвысив голос настолько, чтобы его слышали все, — законный хозяин этого замка. Завтра с первым лучом солнца я вернусь сюда с моими воинами, родственниками и их людьми и полагаю, что ворота будут открыты. Если же не впустите меня, пеняйте на себя.

Ответа не последовало. Галеран подождал еще минуту, но люди на стенах молчали, не выказывая ни почтения, ни непокорности. Только легкий синий шарф Джеанны развевался на холодном вечернем ветру.

Тогда Галеран повернул коня и вернулся в лагерь. Спешившись, он поручил усталого каурого заботам Джона.

— К чему ждать целую ночь? — кипятился отец. — Если они готовы открыть ворота утром, значит, могут сделать это и сейчас!

— Пожалуй, мне самому нужно многое обдумать прежде, чем я увижусь с женой.

С этими словами Галеран повернулся и пошел прочь, прочь из лагеря, прочь ото всех.

И снова господь простер над Галераном руку Свою: отец и братья оставили его в покое.

Отойдя от лагеря, он остановился, ибо идти дальше не имело никакого смысла. Может, пешком вернуться в Иерусалим? Эта мысль показалась ему до странности заманчивой. Он устало опустился на траву, прислонясь спиною к дереву, и уткнулся лбом в колени.

Господи боже, всемогущий и всеведущий, что же теперь делать?

Галеран хорошо знал, что он должен был бы сделать: убить Лоуика, отправить в монастырь изменницу-жену, избив еедо полусмерти; затем забыть о ней и найти новую супругу, не запятнавшую себя бесчестьем.

Или даже предать грешницу суду, дабы она понесла заслуженную кару.

От одной этой мысли его затошнило. Холодный пирог с бараниной явно не прижился в желудке.

Но что станет с детьми — с Галлотом и этим незаконнорожденным? Они еще малы и, возможно, полюбят другую женщину как родную мать, но для Джеанны разлука с детьми станет невосполнимой утратой, от которой ей никогда не оправиться…

Галеран очень удивился, когда у Джеанны, хладнокровной и расчетливой умницы Джеанны, вдруг вспыхнула пламенная, неутолимая жажда материнства. Тоска по ребенку лишала радости их любовные игры и каждый месяц ввергала Джеанну в немое отчаяние. Именно ее отчаяние заставило Галерана прибегнуть к тому, чего он совершенно не хотел делать: оставить дом и жену и отправиться в поход во имя господа.

В первые годы супружества бездетность нe пугала Галерана и Джеанну. Они были помолвлены с шестнадцати лет, обвенчаны в семнадцать; вся жизнь лежала перед ними, как широкая и ровная дорога, а открывшиеся новые утехи, сладкие сражения, где нет победителей и побежденных, поглощали дни и ночи, не оставляя места для тревог. Однако через год посыпались вопросы — осторожные и настойчивые вопросы: когда же молодая жена понесет во чреве? Обеспокоенный отец даже как-то раз вызвал Галерана на откровенный разговор, желая убедиться, делает ли юная чета все необходимое для зачатия.

Конечно, они охотно исполняли все, что положено, и пребывали в таком блаженстве, что даже не особенно спешили прервать его беременностью и родами. Но мало-помалу общая тревога начала передаваться и им, и тогда они стали принимать меры.

Они послушно пили отвары чудодейственных трав, воссылали господу искренние молитвы. Джеанна согласилась даже носить амулет, отгоняющий злых духов, которые, как говорили, пожирают дитя во чреве матери прежде, чем оно начнет расти.

И все же пока они скорее забавлялись, чем тревожились.