— Да чего им станется? — Вика беспечно махнула рукой. — Подумаешь, даже если и промочит один-другой ноги, с нас-то какой спрос, разве за всеми углядишь? Их в группе двадцать пять бестолковок, а нас с тобой сколько? — она сделала паузу. — Правильно, двое. Да ещё если б платили по-человечески, а то гроши, так что на нас с тобой где сядешь, там и слезешь. А что, разве я не права? — Вика передёрнула плечами. — Чего мы с тобой тут видим? Горшки да сопли? Если к вечеру упрёшь домой пяток котлет и миску с пюре — считай, день прошёл не зря. Если бы здесь было мёдом намазано, к нам бы на работу очередь выстроилась, а у нас — никого, шаром покати, на две группы одна воспитательница приходит, и то, если ребёночка пристроить надо, а ведь по доброй воле сюда никого калачом не заманишь. Тогда какой с нас спрос? Пасём — и ладно, а как пасём — дело второе.

— Ну, не скажи, это на какого родителя попадёшь, — мотнула головой Лариса. — У меня, знаешь, какая история была в прошлом садике? Мы со сменщицей гуляли с группой на площадке, тоже по весне дело было, не то в конце марта, не то в начале апреля, я сейчас уже точно не вспомню. Так вот, стояли мы у парадного входа, а двое шустриков улизнули за угол. Чего уж им там в голову стукнуло, неизвестно, но только когда мамаша одного из них обнаружила, что её ненаглядный херувимчик стоит около водосточной трубы и по его рукавам талая вода в пальто затекает, я думала, она меня убьёт прямо на месте.

— А зачем они к трубе пошли?

— А ты спроси!

— И крепко тебе досталось?

— Пока я заявление по собственному желанию не написала, эта грымза не угомонилась. Как сейчас помню, Надеждой Фёдоровной её звали, и фамилия редкая — Тополь, ни с кем не перепутаешь. Понимаешь, с торца садика у водосточной трубы ещё по осени одно колено отвалилось. Сначала вроде хотели сразу сделать, а потом чего-то проволынились, — Лариса переступила из ледяной слякоти на сухое место. — Нам-то, может, и ничего, а для этих коротышек — целый водопад. Вот они и обрадовались. Варежки поснимали, ручки под воду, и — ага!

— Ну, отмазалась бы, сказала, что, мол, ничего не видела, ничего не знала.

— От такой, пожалуй, отмажешься, она же за свою кровиночку удавит и не охнет. Не женщина, а броневик какой-то! — от воспоминаний о недавней неприятности Ларису аж передернуло. — То, что мне удалось отделаться увольнением — моё счастье. Этот танк в юбке собирался подавать в суд, насилу её уломали не раздувать скандала. Правда, у её мальчишки тогда из-за этих водных процедур такая ангинища была — мало не покажется. Но и мне небо с овчинку, еле-еле ноги унесла. Хорошо, упросила заведующую статью в трудовую не проставлять, сама уволилась, а то бы меня с такой записью ни в один приличный садик больше воспитательницей не приняли.

— Да ты что?! — выкатила глаза Вика. — Бывают же такие экземпляры!

— Нет, Вичка, таких больше не бывает, такая, как эта, одна на целом свете, — Лариса втянула щёки и коротко причмокнула.

— Н-да, за такой мамашкой как за каменной стеной. Не хотела бы я оказаться у неё на пути. Если такая всерьёз возненавидит… — Вика выразительно поиграла бровями.

— Возненавидит — полбеды, — Лариса достала из кармана пару серых вязаных варежек. — Вот если такая всерьёз полюбит, тогда это будет беда по-настоящему.

* * *

— Я могу войти? — несмотря на вопросительную конструкцию предложения, женщина, перешагнувшая порог школьного кабинета, отнюдь не собиралась дожидаться чьего-либо позволения.