Выпрямившись, Сорак увидел, как Ливанна старается доползти до двери, цепляясь за пол и подтягиваясь. Несколькими быстрыми шагами он пересек горящую комнату и пригвоздил ее к полу, поставив ногу на ее спину. Пламя быстро распространялось, наполнив таверну дымом и звуками потрескивающего в огне дерева. Он наклонился и перевернул темплара на спину, уперев сломанный меч ей в горло.

Ливанна с ненавистью уставилась на него, ее губы задвигались, она готовила новое заклинание.

Он сфокусировал свою горящую ненависть на ее лбу и проник в ее сознание, псионически проломившись через ее защиту, просверлив термитный ход в дереве. И узнал все, что хотел узнать — ее заговор с Энке и женщиной-мул; ее сделку с Тенями, которая предавала Энке и должна была облегчить путь для Нибеная; и, наконец, заклинание, связывавшее ее с предателем Эдриком.

Он стер все остальное из ее сознания, ухватился за заклинание, соединяющее ее с Эдриком, сконцентировал на нем всю свою энергию… и вырвал его из гаснущего сознания темплара.

Когда он выскользнул из нее обратно, он оставил за собой разрушенное, псионически раздробленное на куски сознание. Ее глаза слепо уставились на него, ничего не видя. На полу лежало лишенное души тело. Оно будет жить, но недолго. Он взглянул на пожар кругом. Да, совсем недолго.

Когда он выскочил через дымящуюся, разломанную дверь таверны, он увидел толпу, собравшуюся снаружи. Они все установились на него, загомонили и начали показывать на него пальцами. Он пошел прямо на них, и все очень быстро расступились, стараясь не оказаться у него на пути. Выйдя на середину улицы он немного заколебался, поворачивая свою голову то в одну, то в другую сторону, как бы прислушиваясь к чему-то, а потом, решившись, побежал в район игорных домов.

* * *

Толпа, состоявшая почти полностью из мужчин, взорвалась дикими криками и апплодисментами, когда Крикет сбросила свое облегающее просвечивающее платье и осталась перед ними одетая в тоненькую полоску одежды и серебряную цепочку на щиколотке. Среди мужчин-посетителей затесалось и несколько других танцовщиц, которые уже довольно давно перестали соблазнять своих собеседников и во все глаза глядели на новую девушку, стараясь запомнить движения, которые она делает. Крикет видела выражение их лиц — смесь восхищения, зависти, уважения, голода — то, что она часто видела и раньше.

Только одно она никогда не видела — а как она хотела бы его увидеть! — просто восхищение, восхищение самим танцем. Когда-то, много лет назад, в другой жизни, она танцевала ради танца, наслаждаясь тем, что он приносил ей. Увы, теперь она просто повторяла набор движений.

В отличии от других танцовщиц, которые довольно быстро избавлялись от своей одежды, она сохраняла платье и шарфы почти весь танец, и только в самом конце медленно и соблазняюще сбрасывала их. Остальные танцовщицы старались создать на сцене образ чего-то продажного, легко доступного, смесь наслаждения и диких сексуальных фантазий.

По сравнения с ними ее представление казалось чем-то особым, уникальным, она была не танцуещей шлюхой, как они, а грациозной девушкой-полуэльфом, скромной и женственной, осознающей красоту своего тела и радовавшейся, что может принести его им.

Вместо того, чтобы выствавить на показ свое голое тело, она показывала кокетливою и игривую женственность. Вместо похотливого кручения попой — очаровательную чувственность. Вместо наглой провокации она танцевала нежное приглашение, постепенно нараставшее до кульминации. Она всегда умела завести их, довести до безумства.

Да, подумала она, это я умею делать. Но в конце концов и это иллюзия, жалкая замена той реальности, которой о на никогда не знала и о которой мечтала.