Имрик въехал в лес. Ночь тяжко залегла меж деревьями. Вскоре вдалеке он заметил красноватые отблески, а приблизившись, увидел, что это огонь мерцает сквозь щели в стенах хижины, построенной из глины и веток под старым, вся кора в наростах, дубом. Имрик помнил, как когда-то друиды срезали с его сучьев омелу. Это было жилище ведьмы. Он спешился и постучал в дверь.

Женщина, которая, казалось, была так же стара и согбенна, как дерево, под которым она жила, открыла дверь и увидела ярла эльфов в неверном свете луны, поблескивающем на шлеме и кольчуге. Рядом с ним конь цвета серой мглы пощипывал мерзлую траву.

— Добрый вечер, матушка, — сказал Имрик.

— Нечего эльфам звать меня матушкой, я рожала своих рослых сыновей от мужчины, — проворчала ведьма, но все же впустила Имрика в дом и поспешила наполнить для него рог пивом.

Должно быть, это окрестные хуторяне снабжали ее едой и питьем в уплату за ее немудреную ворожбу. Имрику пришлось пригнуться, чтобы войти в лачугу, и разгрести груду костей и всякой дряни, прежде чем сесть на единственную лавку.

Он взглянул на ведьму своими странными, раскосыми глазами. В этих глазах, целиком дымчато-голубых, не различить было ни белка, ни зрачка. В них блуждали лунные искры, и древнее ведение туманило их, ибо Имрик куда как долго жил на свете. Но при этом у него было вечно молодое лицо знатного эльфа: широкий лоб, высокие скулы, узкогубый рот и прямой точеный нос. Его волосы были тоньше паутины и стекали серебристой волной из-под рогатого шлема на широкие плечи, укутанные в алый плащ.

— Не часто в прежние времена появлялись эльфы среди людей, — сказала ведьма.

— Да, мы были слишком заняты, воюя с троллями, — ответил Имрик, и голос его прозвучал, будто ветер прошумел вдали меж древесных крон. — Но теперь заключено перемирие, и я решил полюбопытствовать, что произошло за последние сто лет.

— Немало всякого, да только мало хорошего, — промолвила ведьма. — Датчане пришли из-за моря: убивали, грабили, жгли, захватили почти всю восточную Англию — вот и все новости.

— Ничего страшного. — Имрик разгладил усы. — Перед датчанами приходили англы и саксы, а перед ними — пикты и скотты, а еще раньше — римляне, а перед римлянами — бриты и гойделы, а перед ними… но у этой истории ни начала ни конца, не кончится она и на датчанах. И я, наблюдая за этими переменами с тех пор, как была сотворена Земля, не вижу в них ничего плохого, по крайней мере, время идет веселей. Я бы охотно взглянул на этих новых пришельцев.

— Тогда тебе не придется скакать далеко, — ответила ведьма. — На побережье живет Орм Сильный; отсюда для коня, принадлежащего смертному, пути всего одна ночь, а может и меньше.

— Для моего жеребца это не расстояние. Я поскакал.

— Погоди, эльф, погоди. — Ведьма что-то забормотала, уставившись на огонь, плясавший в очаге, — два красноватых отблеска вспыхнули в ее глазах и замерцали в дыму и полумраке. Неожиданно она захихикала от радости и взвизгнула: — Скачи, эльф, скачи, скачи к дому Орма на морском берегу. Сам он отправился в набег, но его жена примет тебя ласково. Она недавно родила сына, которого еще не окрестили.

Услышав эти слова, Имрик насторожил свои длинные, заостренные уши.

— Это правда, ведьма? — его голос прозвучал тихо и невыразительно.

— Правда, клянусь Сатаной. Я всегда сумею узнать, как идут дела в проклятой усадьбе. — Старуха, скорчившись над тускнеющими углями, затрясла своими лохмотьями.