Она не очень часто пользовалась языком жестов. Луна не хотела разговаривать. Ни языком жестов, ни простым языком. Она может разговаривать. Теоретически, я имею в виду. Не то чтобы я когда-нибудь слышал. Но так говорят родители – дело не в ее голосе. Все дело в окружающем мире.

Я принимал это. Я тоже ненавижу мир.

Просто мы ненавидим его по-разному.

Я вздохнул:

– Конечно.

– Друзья не позволяют друзьям грустить из-за мелочей, – показала она.

Вау. Целое предложение. Это что-то новое.

Я не понимал, зачем она разговаривала на языке жестов, если не собиралась разговаривать вообще, но я не хотел заставлять ее чувствовать себя плохо.

– Да меня не волнует велосипед. – Я отложил страницы и спрыгнул с ветки. Она последовала за мной и села позади. Я не очень люблю ездить на велосипеде. Это жестоко по отношению к яичкам и утомительно по отношению ко всему телу. Я катался на нем для того, чтобы проводить больше времени с Луной. По той же причине я рисовал. Я ненавижу рисовать.

Она склонила голову набок – вопрос.

– Мама снова в больнице. – Я поднял шишку и бросил ее в сторону солнца, заходящего за гору, на которой стояло наше дерево. Мне было все равно, долетела ли шишка до океана, влажно на улице или холодно. Ненавидит ли она меня.

– Я в норме, – вздохнул я, поднимая другую шишку. – Все в норме.

– Я ненавижу это слово – норма. – Показала Луна. – Это не хорошо. И не плохо. Это ничего.

Она опустила голову вниз и взяла меня за руку, сжав ее. Касание было теплым и сильным. Немного грубым. Несколько недель назад Вон сказал мне, что хочет поцеловать Кару Хантинг. А я никогда даже не думал о том, чтобы просто вот так касаться девчонки.

Луна положила мою руку себе на сердце.

Я закатил глаза, смутившись.

– Я знаю, что ты здесь ради меня.

Она покачала головой и еще сильнее сжала мою руку. Сила ее взгляда немного напугала меня.

– Всегда. В любое время. Навсегда, – показала она.

Я глубоко вздохнул от ее слов. Я захотел бросить велосипед в тупое лицо Вона и убежать. А потом умереть. Я хотел умереть где-то в безлюдных песках, превратиться в пыль, позволить ветру унести меня куда-нибудь.

Я хотел умереть вместо мамы. Я абсолютно бесполезный. А ведь так много человек зависит от ма.

Папа.

Лев.

Я.

Я.

Луна указала на солнце перед нами.

– Закат? – вздохнул я.

Она нахмурилась.

– Пляж?

Она покачала головой, закатывая глаза.

– Солнце опять встанет завтра, – показала она.

Она наклонилась. На какой-то момент мне показалось, что она собирается спрыгнуть. Но она сняла булавку с клетчатых кроссовок и проткнула кончик указательного пальца. Без слов она взяла мою руку и тоже уколола палец. А затем соединила их вместе, а я уставился на кровь, наблюдая, как она смешивается.

На ее губах появилась улыбка. Зубы неровные. Немного заостренные. И совсем не идеальные.

Нашей кровью она написала «Или вместе, или никак» на тыльной стороне моей ладони, не обращая внимания на костяшки.

Я вспомнил о велосипеде, который она вернула мне, и усмехнулся.

Она притянула меня в свои объятия. Я утонул в ее руках.

Я не хотел целовать ее.

Я хотел взрезать свою кожу и затолкать Луну в себя.

Спрятать ее от всего мира и сохранить.

* * *

Найт – 12; Луна – 13

Луна

Меня назвали в честь луны.

Папа говорил, что я была совершенно круглой. Я была светом, рожденным во тьме. Ребенком, которого так не хотела моя мама, и он не знал, что с этим делать.