|
Стеганая синяя куртка. Узкая железная койка застелена чисто и строо, по-военному. На тумбочке стопка книг. Очень хотелось полистать эти книги, но я воздержался. Круглый стол в углу. Гимнастическая резина с блестящими от частого употребления ручками. Мольберт с начатой картиной, закрытой пестрым головным платком. На столе кринка, видимо с молоком, и стакан.
Всякая попытка с моей стороны завязать разговор кончалась неудачей. Еще раз похвалив картины Юколова, я ушел. До обеда еще было время — Яковлишин предупредил меня, что обедают они в три, — и я направился в Поворотное. Шел я быстро — сорок минут. Сразу нашел дом Стромынского. Во дворе привлек внимание ижевский мотоцикл. Навстречу мне вышел Лунев. Мы оба обрадовались друг другу. — Знаете, Федор Степанович, я уже беспокоиться начал. Ну как? — Идем по следу. Это ваш мотоцикл? — Мой. — Завтра, коли меня не подведет один парень, наш московский студент, будет срочное дело. Я занесу материал на экспертизу. Надо срочно установить идентичность ножа. Гоните в управление, нажимайте везде, где только можно, чтобы экспертиза была выполнена срочно, и привезите мне. Есть что-нибудь новое? — Есть. Допрошены стюардессы обоих рейсов. Они сошлись в описании старика, это он — «Маклер»! Брезентовый плащ, очки, перевязанные тряпицей на переносье, борода, усы. — Протокол есть? — Здесь, при мне. Предъявить им для опознания снимки? — По этим фотографиям они не опознают, у нас есть опыт. Но скоро, боюсь об этом говорить, скоро они понадобятся. Держите с ними связь. Это все? — Пока все. — Я спешу на обед к трем часам. До завтра, Женя! На следующий день, делая заметки в своем блокноте, я взял планы церкви и стал их тщательно изучать. Работал я усердно, так же как трое художников. Ближе к полудню, присев на солею у ног Юколова, я вытер пот со лба и с огорчением сказал: — Хорошо бы, Донат Захарович, объемную модель вылепить… — За чем же дело стало? — спросил он. — Пластилин захватить не догадался. — Съездим после обеда на моей машине в Невьянск, купим, — сказал Черноусов.
<sub>— Я модельку сделаю, а вы, Донат Захарович, подправьте тогда, если что не так будет…</sub>
— Как же, найдете вы в Невьянске пластилин! — с лесов отозвался Ковалихин. — Я из Москвы привез, но ни разу не пользовался. Могу с вами поделиться, инспектор! — Буду очень признателен, — обрадовался я. Ковалихин спустился с лесов, держа под мышкой завернутый в марле пластилин. — Разрешите? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, выдернул нож из щели солеи возле Юколова, развернул марлю и отрезал кусок. Нож был каленой стали, хорошо заточен, но с зазубринками, хорошо отпечатавшимися на куске пластилина. — Отличный у вас нож! — похвалил Ковалихин. — Лезвие я вытер, — сказал он, возвращая нож Юколову. — Ничего, я им вместо шпателя пользуюсь, — ответил тот и взял нож не глядя: в это время он прописывал какую-то деталь иконы. — Вот хорошо, не придется в Невьянск ехать, — продолжил я разговор. — Я модельку сделаю, а вы, Донат Захарович, подправьте тогда, если что не так будет… Юколов согласно кивнул. Чтобы не возбуждать подозрения, я еще с час поработал, затем, простившись, предупредил: — Иду домой. Скажите Брониславу Хрисанфовичу, к обеду буду. Окрыленный удачей, я быстро пошел домой. Высыпал из металлической коробки зубной порошок, вымыл ее тщательно, обложив ватой, упаковал пластилин. Через минут сорок, вручая Луневу перевязанную коробку, сказал: — Гоните, Женя, что есть сил на вашем «ижике»! — Федор Степанович, трудно так, не зная существа дела. |
