Последним подошел Гавриил. Не церемонясь, он растолкал могучими плечами своих соратников, бросил саблю и обнял казака:

– Поистине Хосподь прислал тя к нам, воин, в пучине тяжких испытаний! Ты спас нас всех от гибели и позора, герой! Кабы не ты, – его голос дрогнул, и преисполненный чувств великан уткнулся лицом в плечо Никифора, – кабы не ты…

– Будя… будя. – Не зная, что сказать, казак заключил Гавриила в ответные объятия. – Вишь, не зазря маялись. Гляди, сколь кыргызцев порубали – пропасть.

– Оно ниче. Я щас. – Гавриил шмыгнул носом, утер кулаком глаза и, справившись со слабостью, грозно оглядел толпившихся вокруг мужиков. – Но чаво уставились? Пошто бельмы лубошные пялите? Эвон трофею скоко валятся. Все собирайте – и в стан.

– С конями што деять, батько? – спросил кто то из мужиков.

– Резвых словить, а хворых прирезать. Да, ешо об калеченых позаботьтесь… Авдей, где опять тя носит? Так и ведай, за все с тя воспрошать буду.

Затем он подошел к реке, вошел по колени в воду и погрозил кулаком едва различимому в ночи противоположному берегу:

– Ото бисово племя! Ешо носы сунете, самолично ямгурчей  ваш поганый навещу и всех порешу от мала до велика!

Облегчив таким образом душу, Гавриил обмыл водою саблю, бережно убрал ее в ножны и, словно спохватившись, встревоженно оглядел берег:

– Тимка, хде ты? Пошто отцу на глаза не кажишся?

– Ково энто ты кличешь? – спросил Никифор, проделав то же, что и старец. – Уж не тово «удальца», што мне в спину дубьем заладить норовил?

– Ево, ево, – закивал Гавриил. – Один разъединственный он у мя остался…

– Аль много было? – нахмурился казак, не удержавшись от нежелательного вопроса.

– Сколь пальцев на руках обеих. Да дочка тож была, – ответив, Гавриил тяжело и протяжно вздохнул. – Всех Хосподь прибрал, соколиков. Хто в боях пал, кого хворь скосила. Тимоха вот остался, младшенький. Берегу ево пуще ока! Ну, хде ж его носит?

Присев на прибрежный камень, Никифор хмуро наблюдал, как Гавриил бродит по берегу, разыскивая сына среди усеявших берег трупов. К нему вновь вернулась злость на мужиков, особенно на юнца. И тут он вспомнил убитого брата, чье имя носит и этот…

– Сыскал, сыскал, – выбежал из кустов мужик, которого Гавриил во время боя называл Ванькой. – Вона тама лежит, поспешайте.

Когда Никифор приблизился к окружившим своего предводителя мужикам, Гавриил плакал навзрыд и причитал:

– Ой, не уберег я тя, зернышко мое… Как матери теперя в глаза глядеть то буду? Ой, горе мне горькое… Последний отрок с жистью простился.

Никифор встал на колени рядом с Гавриилом, наклонился и приложил ухо к груди парня. Биение сердца прослушать не удалось, и он выпрямился. Затем коснулся пальцем губ Тимохи и почувствовал, как они чуть вздрогнули.

– Он жив! – объявил казак неожиданную и радостную весть. – Токмо без памяти он.

– Оглаушило, – присел рядом Иван и провел ладонью по лбу юноши. – Не коснулась ево сабелька басурманская. Эвон и лежит в сторонке.

– Эко угораздило, – посочувствовал со вздохом кто то в толпе.

Гавриил припал ухом к груди сына, разорвав на нем рубаху. Сердце стучало медленно, будто задумчиво, но стучало.

– Жив она, – пробормотал Гавриил, не веря своим словам, и спешно, словно устыдившись, размазал по щекам слезы.