Захар шел первым, зная, что блондин следует за ним. Через минуту-полторы с деланной ленцой выйдут в холл его дружки, и в этом случае расклад сил будет не в его пользу, а потому в запасе у него всего лишь тридцать секунд.

Звякнула разбитая тарелка, и тотчас послышалась торопливая дробь женских каблучков. «Инна!» — догадался Захар. Взбудораженная женщина не доставит ничего, кроме дополнительных проблем, а следовательно, запас отведенного времени уменьшается еще на треть.

Стоявший в дверях вышибала, вскинув брови, удивленно посмотрел на выходящего Захара:

— Вы что, не будете ждать ужина?

— Он у вас очень пресный, пойду поищу чего-нибудь остренького, — сквозь зубы сообщил Захар.

Просторный холл был почти безлюден, только в самом углу, вдали от посторонних глаз, самозабвенно обнималась парочка влюбленных.

Под мышкой у Захара, с левой стороны, в открытой плетеной кобуре торчал «Макаров». С оружием Маркелов почти не расставался, и если все-таки оставлял его дома по рассеянности, то чувствовал себя так же скверно, как гусеница в присутствии расторопного воробья.

Неожиданно он резко развернулся, выудил пистолет и с силой ткнул стволом в живот наскочившему на него белобрысому. Парень невольно согнулся.

— Глубже дыши. Вот так… Ровнее. Еще ровнее. Давай отойдем в сторонку, и не рыпайся, если не хочешь, чтобы в твоем теле на одну дырку стало больше.

— Ты кто? — выдохнул белобрысый.

— Конь в пальто… Ты песни уважаешь? По глазам вижу, что поешь. Тогда исполни мне «Красные кавалеристы!». Ну!.. Мне терять нечего… На мне парочка «мокрух» висит. Одним «жмуриком» больше, одним меньше, только-то и всего.

Считаю до трех… Раз… Два…

— Мы кра-асны-ы-е ка-ва-ле-ри-сты…

— Громче! — сурово потребовал Захар. — У меня контузия с войны.

— … и-и про-о-о на-а-ас былин-ни-ки ре-чи-и-и-тыe ведут ра-а-ас-сказ!..

Голос блондина оказался необыкновенно сильным. Не то от страха, не то от желания показать свои вокальные возможности он почти перекричал хрипатого барда. Эхо, усиленное множеством выступов и замысловатыми углами, выскочило из холла, ставшего вдруг необыкновенно тесным, и проникло в зал. Недоуменно застыли официанты с подносами в руках, заулыбались посетители, сидящие невдалеке от дверей. Влюбленная парочка расцепилась и с интересом взирала на певца, воспринимая его сольный номер как продолжение развлекательной программы.

В дверях с непонимающими физиономиями застыли два приятеля блондина.

— …А-а-а том, ка-а-к в но-о-о-чи я-я-сные, о том, как в дни нена-а-астные…

Инна отступила к двери.

Теперь его не достать. Наклонившись к самому уху, Захар жестко проговорил:

— Рыпнешься, пристрелю, сучара!

И незаметным профессиональным движением сунул «Макаров» в кобуру.

Повернувшись спиной, Захар слегка разболтанной походкой направился к выходу.

Раздался негромкий и сдержанный смешок. Песня увяла на полуслове, и в спину, словно ругательство, прозвучало:

— Я тебя запомню!

Дверь с шумом закрылась, обрубив последние слова белобрысого.

— Скорее! — ухватил Захар Инну за руку и потащил к машине. — Отведали, значит, французской кухни! Уж больно остренькая она оказалась!

Дважды пискнула машина, снятая с сигнализации, и Захар юркнул в салон.

Рядом, на пассажирское кресло, устроилась Инна, громко хлопнув дверцей. В иные минуты Захар непременно сделал бы ей замечание, заметив, что она имеет дело не с самосвалом, но сейчас промолчал.

Двигатель завелся мгновенно.