|
С. 299–301. Д. С. Лихачев, в частности, обратил внимание на сходство выражений «на реке на Каяле» (У), «на реце Каялы» (Ип.) и «на реце на Каяле» (Слово), где повторяется и упоминание о «реке».] Не видим мы здесь и сознательного отождествления реки Каялы с Калкой, о которой писал Д. С. Лихачев.[Лихачев Д. С. Национальное самосознание Древней Руси. М.; Л., 1945. С. 78.] Каяла ни в одном из источников, кроме Пространной Задонщины, Ипатьевской летописи и Слова, не упоминается. Название этой реки имеет, может быть, символическое или, возможно, географическое происхождение.[Какую-то реку Куалу упоминает А. Курбский: «с Танаиса и Куалы», а в глоссе к тексту: «Та измаилтеским языком Куала глаголется, а по словенскии Медведица» (РИБ. Т. 31. Стб. 173). В переводе с тюркского «каяла» означает «скалистая» (Menges. Р. 28, 29) {русский перевод: Менгес К. Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». Л., 1979}; Фасмер. Этимологический словарь. М., 1967. Т. 2. С. 216. Л. А. Дмитриев связывает название с глаголом «каять» — оплакивать, жалеть (Дмитриев Л. А. Глагол «каяти» и река Каяла в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 30–38; Попов А. И. Заметки о «Слове о полку Игореве»//РЛ. 1969. № 4. С. 181–182; Рыбаков. «Слово» и современники. С. 223–224). Некоторые исследователи производят Каялу от «каять», отсюда «окаянный». Вопрос нуждается еще в доисследовании. {См. также: Бобров А. Г. Каяла (Каялы) //Энциклопедия. Т. 3. С. 31–36.}] Права В. П. Адрианова-Перетц, считающая, что упоминание о Каяле в Задонщине «может быть выведено из летописи».[Адрианова-Перетц. Задонщина. (Опыт реконструкции). С. 202.]
О том, что рассказ о походе Игоря на половцев привлекал к себе напряженное внимание читателя начала XVI в., свидетельствует очень интересный факт. Составитель Никоновской летописи вводит в запись о побоище с половцами в 1185 г. сообщение: «убиша же тогда и дивна богатыря Добрыню Судиславичя».[ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 13.] Причем другое сообщение о гибели богатырей (Александра Поповича и 70 русских «храбров»), на этот раз на р. Калке, уже содержалось в московском летописании XV–XVI вв. (в том числе с некоторыми вариантами в Никоновской летописи).[ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 92. Подробнее см.: Лихачев Д. С. Летописные известия об Александре Поповиче// ТОДРЛ. М.; Л., 1949. Т. 7. С. 17–51. Когда Р. П. Дмитриева, Л. А. Дмитриев и О. В. Творогов говорят, что «в рассказ о поражении на Калке Никоновская летопись также вставляет имена будто бы погибших там богатырей» (Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 108), то они ошибаются: этот текст не вставка составителя Никоновской летописи, ибо он имелся в ее источнике.] В сознании образованного книжника начала XVI в. битвы на Каяле и на Калке связывались воедино трагической судьбой богатырей земли Русской. Ту же тенденцию объединить эти две битвы как символы бедствий, постигших Русь, можно обнаружить и в Пространной Задонщине. В XV в. в Краткой Задонщине, как и в московских летописях, отсчет начала бедствий велся еще от битвы при Калке и только позднее к ней была «подключена» Каяла. Л. А. Дмитриев предлагает четыре варианта соотношения рассказа о пире Задонщины и Сказания, не отдавая какому-либо из них предпочтения: 1. Вставка из Задонщины имелась уже в первоначальном тексте Сказания. 2. Рассказ о пире — вторичное заимствование из Задонщины в Сказание. 3. Этот рассказ о пире восходит к устному преданию (или третьему источнику), общему как для Задонщины, так и для Сказания. 4. Рассказ о пире попал из Сказания в Задонщину на позднем этапе ее истории.[Дмитриев. |
