От Чертанова не ускользнуло некоторое замешательство Зубаря. Он как будто бы соображал, а стоит ли ручкаться с опером. И, видно, посчитав, что подобное действо вряд ли сумеет подорвать его заслуженный авторитет, ответил хрипловатым голосом, пожав руку Чертанова:

– Алексей.

Не далее как несколько часов назад Чертанов прочитал выписки из личного дела Зубкова Алексея Михайловича. Из него следовало, что в это самое время тот должен париться в Пермской колонии. Статья грошовая – вытащил кошелек с мелочью у какого-то разини. Причем топорно, на виду у многих свидетелей, а когда пара добровольцев скручивала ему руки, сопротивляться не пожелал, подставив жилистую шею для пары символических тумаков. Новоявленные «дружинники» чувствовали себя героями, совсем не подозревая, что на подобный «подвиг» коронованный пошел сознательно по решению сходняка. Для карманника его уровня ничего не стоило выудить лопатник даже из внутреннего карман терпилы.

Чертанов почувствовал ощутимый запах. Так оно и есть, от законного пахло зоной. Не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Запах зэка специфичен и устойчив, он словно въедается в кожу и пропадает только с естественным обновлением кожи. Именно по этому запаху лагерные овчарки отличают дубарей от заключенных.

Зубарь хмыкнул:

– Ищейку за версту видно. Принюхиваешься ты ко мне, начальник. И что скажешь? Твой клиент?

– Ты – Зубарь, – отпустил Чертанов его руку.

– Угадал, – удовлетворенно протянул вор.

– Только не угадал, а узнал, – поправил его Чертанов. – Я твою фотографию пару часов назад изучал… Она у меня на столе лежит, на самом видном месте.

Зубарь скупо улыбнулся:

– И что делать будешь? Сдашь, что ли, меня?

– Не сдам… Я вас не видел, а вы ко мне не заходили, – сухо сказал Чертанов.

– Вижу, что Варяг в тебе не ошибся. Только как же ты меня вычислил-то?

– Просто догадывался, что может произойти нечто подобное. Извините, но к столу приглашать не буду, – твердо сказал Чертанов и перевел взгляд на Варяга, стоящего рядом со скрещенными на груди руками. Зубарь с интересом наблюдал за ними.

– Мы не водку к тебе пришли жрать! – отрезал Владислав. – Для этого кабаки имеются. Девушка, убитая в лесополосе на Дмитровском шоссе, это дочь Зубаря.

– Я знаю, – в голосе Чертанова прозвучало сочувствие.

– Что-нибудь накопал по этому делу? – дрогнувшим голосом спросил Зубарь.

Сейчас перед ним находился не коронованный вор, от чьей воли зависела судьба многотысячной колонии, а убитый горем отец, потерявший любимую дочь.

Чертанов развел руками:

– Пока ничего не могу сказать. Никаких зацепок, что помогло бы взять его след.

– Тут такое дело, – хмуро заговорил Зубарь. – Если тебе что-нибудь понадобится – дашь знать.

Чертанов невольно удивился: как внешность может не соответствовать характеру! Невысокий, худенький, сутулый, Зубарь напоминал среднестатистического российского мужичка, готового в любой момент сообразить на троих где-нибудь в подворотне около винного магазина. И только взгляд, пронизывающий и одновременно очень тяжелый, указывал на то, что он человек совершенно другой породы. А сухощавость совсем не от водки, а от аскетизма, что свойствен почти всем крестовым авторитетам, истово блюдущим воровские законы. Если зона голодала, то и он вместе с остальными зэками отказывался от хозяйской пайки; когда отрицалы вспарывали на руках вены в знак протеста против произвола администрации, он первый резал свои запястья.

Собственно, на таких людях, как он, и держалась воровская правда.