|
А после этого простая подпись: «Анжела». Ренделл не знал, что ей ответить, поэтому он и не ответил, хотя бы для того, чтобы объяснить, что в Нью-Йорке его как раз и не будет, что он обещал родителям побыть с ними в течение недели между Рождеством и Новым Годом; что как раз в это время туда же, из Калифорнии в Висконсин, приедет и его дочь, так что он никак не сможет встретиться с Анжелой в Нью-Йорке, даже если бы он желал того — или осмеливался желать. Письмецо Анжелы было первым трезвым событием, произошедшим с Ренделлом за пять с половиной месяцев. Второй — стал его приезд в Оук-Сити вчера вечером, чтобы порадоваться вместе с семьей украшенной блестками елкой и попить традиционный яичный пунш, лишь слегка сдобренный ромом, чтобы обменяться подарками в шикарных упаковках и вместе с Джуди слушать местную группу, распевающую рождественские песни под снежными хлопьями. Третий же отрезвляющий момент произошел здесь, в первом ряду сидений Первой Методистской Церкви. Совершенно неожиданно Ренделл осознал, что он сидит здесь на лавке, что проповедь Тома Кери закончилась, и что все, кто сидел с ним рядом, все, кто дороги его сердцу, родные и знакомые, поднимаются со своих мест. И что он увидал, в этот знаменательный момент, это были их глаза, глаза всех их, ярко блещущие надеждой — глаза своей матери, благодарные и счастливые, и глаза отца, отдаленные и сияющие; они оба, и мать, и отец были намного моложе, чем Ренделл помнил их из недавнего прошлого, оба они были возбуждены тем, что прожили достаточно долго, чтобы увидеть и услышать Слово; глаза своей сестры Клер — более решительные и уверенные, чем ранее, в этих глазах светилась решимость не ползти назад к своему имеющему семью любовнику и работодателю, а идти собственным путем к чему-то совершенно новому; Ренделл видел и глаза своей Джуди — собранные и задумчивые, озаренные тем внутренним светом, который подарили ей проповедь и чувство взрослости, которое ранее Ренделл в ней не замечал. Ренделл оглянулся. Все верующие, по двое и по трое, группками, выходили из церкви. Никогда еще в своей жизни Ренделл не видел знакомых себе людей такими теплыми, такими добрыми, такими утешенными и уверенными в себе и в других. Это начало и было тем концом, который оправдывает любые средства, о чем Анжела говорила ему во время их последней встречи. Средства не имеют никакого значения. Самое главное — это конец. Так она сказала. И на это он ответил: Нет. И сейчас, в это мгновение — поскольку это было Рождество, поскольку это был дом, поскольку это был самый отрезвляющий для него момент за последние месяцы, поскольку он сам был свидетелем того, как рай на земле отражается в сотнях глаз — в этот момент он и склонен был бы сказать Анжеле: Возможно — Возможно, самое главное, что считается — это именно конец всего. Но полностью он не мог, ни за что на свете быть уверенным в этом. Он склонился и поцеловал свою мать. — Какое чудо, не правда ли? — спросил он. — И подумать только, что я дожила до этого дня, сынок, — ответила та. — Даже если больше таких дней и не будет, для меня и твоего отца достаточно и этого. — Да, мамочка, — прошептал он. — И снова поздравляю тебя с Рождеством. Знаешь что, давай-ка ты вместе с Клер, дядей Германом, Эдом Периодом и Джуди вернетесь домой. А я приеду с папой на той машине, что взял напрокат. Мы поедем домой по длинному пути, вспомню, как был мальчишкой, а папа водил ту таратайку, помнишь? Но мы не долго, мамочка. Обещаю, мы вернемся, когда еще ничего не застынет. Ренделл повернулся к отцу, который с трудом опирался на свой костыль, и, предложив руку, чтобы дать старику дополнительную опору, повел его по устланному красной ковровой дорожкой проходу. |
