Изменить размер шрифта - +
Так думал Королев, сидя на досках, и мало-помалу им овладело настроение, как будто эта неизвестная, таинственная сила в самом деле была близко и смотрела. Между тем восток становился всё бледнее, время шло быстро. Пять корпусов и трубы на сером фоне рассвета, когда кругом не было ни души, точно вымерло всё, имели особенный вид, не такой, как днем; совсем вышло из памяти, что тут внутри паровые двигатели, электричество, телефоны, но как-то всё думалось о свайных постройках, о каменном веке, чувствовалось присутствие грубой, бессознательной силы…

 

И опять послышалось:

 

– Дер… дер… дер… дер…

 

Двенадцать раз. Потом тихо, тихо полминуты и – раздается в другом конце двора:

 

– Дрын… дрын… дрын…

 

«Ужасно неприятно!» – подумал Королев.

 

– Жак… жак… – раздалось в третьем месте отрывисто, резко, точно с досадой, – жак… жак…

 

И чтобы пробить двенадцать часов, понадобилось минуты четыре. Потом затихло; и опять такое впечатление, будто вымерло всё кругом.

 

Королев посидел еще немного и вернулся в дом, но еще долго не ложился. В соседних комнатах шептались, слышалось шлепанье туфель и босых ног.

 

«Уж не опять ли с ней припадок?» – подумал Королев.

 

Он вышел, чтобы взглянуть на больную. В комнатах было уже совсем светло, и в зале на стене и на полу дрожал слабый солнечный свет, проникший сюда сквозь утренний туман. Дверь в комнату Лизы была отворена, и сама она сидела в кресле около постели, в капоте, окутанная в шаль, непричесанная. Шторы на окнах были опущены.

 

– Как вы себя чувствуете? – спросил Королев.

 

– Благодарю вас.

 

Он потрогал пульс, потом поправил ей волосы, упавшие на лоб.

 

– Вы не спите, – сказал он. – На дворе прекрасная погода, весна, поют соловьи, а вы сидите в потемках и о чем-то думаете.

 

Она слушала и глядела ему в лицо; глаза у нее были грустные, умные, и было видно, что она хочет что-то сказать ему.

 

– Часто это с вами бывает? – спросил он.

 

Она пошевелила губами и ответила:

 

– Часто. Мне почти каждую ночь тяжело.

 

В это время на дворе сторожа начали бить два часа. Послышалось – «дер… дер…», и она вздрогнула.

 

– Вас беспокоят эти стуки? – спросил он.

 

– Не знаю. Меня тут всё беспокоит, – ответила она и задумалась. – Всё беспокоит. В вашем голосе мне слышится участие, мне с первого взгляда на вас почему-то показалось, что с вами можно говорить обо всем.

 

– Говорите, прошу вас.

 

– Я хочу сказать вам свое мнение. Мне кажется, что у меня не болезнь, а беспокоюсь я и мне страшно, потому что так должно и иначе быть не может. Даже самый здоровый человек не может не беспокоиться, если у него, например, под окном ходит разбойник. Меня часто лечат, – продолжала она, глядя себе в колени, и улыбнулась застенчиво, – я, конечно, очень благодарна и не отрицаю пользы лечения, но мне хотелось бы поговорить не с доктором, а с близким человеком, с другом, который бы понял меня, убедил бы меня, что я права или неправа.

 

– Разве у вас нет друзей? – спросил Королев.

 

– Я одинока.

Быстрый переход