Александр Солженицын. Случай на станции Кочетовка
КОЧЕТОВКА
— Алё, это диспетчер? — Ну. — Кто это? Дьячихин? — Ну. — Да не ну, а я спрашиваю — Дьячихин? — Гони цистерны с седьмого на третий, гони. Дьячихин, да. — Это говорит дежурный помощник военного коменданта лейтенант Зотов! Слушайте, что вы творите? Почему до сих пор не отправляете на Липецк эшелона шестьсот семьдесят… какого, Валя? — Восьмого. — Шестьсот семьдесят восьмого! — Тянуть нечем. — Как это понять — нечем? — Паровоза нет, как. Варнаков? Варнаков, там, на шестом, четыре платформы с углем видишь? Подтяни их туда же. — Слушайте, как паровоза нет, когда я в окно вон шесть подряд вижу. — Это сплотка. — Что — сплотка? — Паровозная. С кладбища. Эвакуируют. — Хорошо, тогда маневровых у вас два ходит! — Товарищ лейтенант! Да маневровых, я видел, — три! — Вот рядом стоит начальник конвоя с этого эшелона, он меня поправляет — три маневровых. Дайте один! — Их не могу. — Что значит не можете? А вы отдаёте себе отчёт о важности этого груза? Его нельзя задерживать ни минуты, а вы… — Подай на горку. — …а вы его скоро полсуток держите! — Да не полсуток. — Что у вас там — детские ясли или диспетчерская? Почему младенцы кричат? — Да набились тут. — Товарищи, сколько говорить? Очистите комнату. Никого отправить не могу. Военные грузы и те стоят. — В этом эшелоне идёт консервированная кровь! Для госпиталя! Поймите! — Всё понимаю. Варнаков? Теперь отцепись, иди к водокачке, возьми те десять. — Слушайте! Если вы в течение получаса не отправите этого эшелона — я буду докладывать выше! Это не шутка! Вы за это ответите! — Василь Васильич! Дайте трубку, я сама… — Передаю военному диспетчеру. — Николай Петрович? Это Подшебякина. Слушай, что там в депо? Ведь один СУшка уже был заправлен. — Так вот, товарищ сержант, идите в конвойный вагон, и если через сорок минут… Ну, если до полседьмого вас не отправят — придёте доложите. — Есть прийти доложить! Разрешите идти? — Идите. Начальник конвоя круто, чётко развернулся и, с первым шагом отпустив, руку от шапки, вышел. Лейтенант Зотов поправил очки, придававшие строгое выражение его совсем не строгому лицу, посмотрел на военного диспетчера Подшебякину, девушку в железнодорожной форме, как она, рассыпав обильные белые кудряшки, разговаривала в старомодную трубку старомодного телефона, — и из её маленькой комнаты вышел в свою такую же маленькую, откуда уже дальше не было двери. Комната линейной комендатуры была угловая на первом этаже, а наверху, как раз над этим углом, повреждена была водосточная труба. Толстую струю воды, слышно хлеставшую за стеной, толчками ветра отводило и рассыпало то перед левое окно, на перрон, то перед правое, в глухой проходик. После ясных октябрьских заморозков, когда утро заставало всю станцию в инее, последние дни отсырело, а со вчерашнего дня лило этого дождя холодного не переставая так, что удивляться надо было, откуда столько воды на небе. Зато дождь и навёл порядок: не было этой бестолковой людской перетолчки, постоянного кишения гражданских на платформах и по путям, нарушавшего приличный вид и работу станции. |
