Болтушка ждет меня на диване в одной комбинации. На вид весит она чуть не семьдесят килограмм, у нее растут усики. Я скажу, что меня зовут Антонио Пирато, если она спросит, но имя, похоже, ее не интересует.

– Значит так, – говорит она. – Повторяю еще раз: мы договорились, что я сделаю это тебе одному. И все!

– Как прикажете.

– Тогда расстегни штаны, но не вздумай снимать! Я предупреждаю, что яйца трогать не буду! Покажи его!

– Хорошо, хорошо, одну минутку.

– И не вздумай лапать меня!

– Может, мне лучше уйти?

– Давай, доставай уже.

– Сейчас, сейчас. Если вам хочется… – бормочу я, роюсь в ширинке, но не могу его нащупать. Он куда-то пропал. Где он?

В школе я часто специально думаю про смерть, про больницу, про аварию на дороге, только бы я смог спокойно встать, если спросят, или выйти из автобуса, если надо, и никто бы не заметил, что у меня торчит в штанах. А сейчас я не могу его найти!

– Вот, вот! – наконец говорю я.

– Такой?

– Поверьте, – начинаю я, густо покраснев, – он обычно у меня гораздо больше и толще…

– Предупреждаю, я не буду с ним возиться до утра.

– О, не думаю, что это займет много времени!

– Ладно, ложись – приказывает она, все еще недоверчиво поглядывая на мой кончик.

Я быстренько исполняю приказание. Болтушка придвигает к дивану стул, садится и так энергично приступает к делу, будто у нее не рука, а какая-то электрическая машинка.

– Что с тобой? – через некоторое время спрашивает она. – Почему не кончаешь?

– Я потом, я кончаю…

– Не вздумай сдерживаться.

– Я не сдерживаюсь, я стараюсь…

– Учти, я считаю до пятидесяти и все, пеняй на себя!

До пятидесяти! Хорошо, если у меня раньше не отвалится. Я хочу крикнуть: «Осторожно, помедленней! И не тискай головку, пожалуйста!»

– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать!

Мне становится обидно: я мечтал об этом с тринадцати лет! Наконец-то я засунул, не в яблоко, не в бутылку с вазелином, а девочке в ручку настоящей девочке, в одной комбинации, с настоящими титьками и пизденкой! У нее, правда, усики, но какая разница – свершилось! А кончить – никак. И тут мне внезапно становится ясно, что нужно делать: к черту грезы, это я сам! Уставив глаза в потолок, я представляю не как кого-то трахаю, а что сам мастурбирую, и результат не замедливает сказаться – я тут же достигаю кульминации. Но в этот момент Болтушка говорит:

– Пятьдесят, – и останавливается.

– Еще! – умоляю я. – Еще!

– Заткнись. До вашего прихода я два часа гладила.

– Ну, еще чуть-чуть! Ну хоть разик, хоть два!

– Не-ет!

Тогда я, чувствуя, что все рушится, все падает и рассыпается, хватаю себя за член и сразу кончаю. Одного хозяйского движения было достаточно. Ну, кто, я вас спрашиваю, знает мой член лучше меня? Правда, это добро, разлетевшись фонтаном, залетает мне в глаз.

– Ты что наделал, жидовская морда? – вопит Болтушка. – Ты мне заляпал этим дерьмом весь диван, всю стенку, всю лампу!

– Обождите, мне самому попало в глаза! И не называйте меня «жидовской мордой», прошу вас!

– А кто ж ты еще? Ну все испоганил, посмотри на салфеточку!

Вот, правильно говорил папочка: стоит тебе поссориться с шиксой из-за любой ерунды, и она тут же обзовет тебя жидовской мордой.