Дежурный милиционер удивленно приподнялся из-за барьерчика, осмотрел Ивана с головы до ног и спросил Краснопольского:

-Чего это он так вырядился?

Иван увидел себя его глазами. Как не удивиться: оленья доха, шапка ондатровая. А на дворе двадцать пятое июля.

И тут скрипнула дверь, и вошел дядя Петя, вернее старший сержант Хрисов, поскольку в данный момент он находился "при исполнении..." Увидев Ивана, он несколько удивился, но тут же строго спросил:

-В чем дело?

Сержант доложил, добавив:

- На пятнадцать суток тянет, как пить дать.

Будь Иван виноват, ничто не спасло бы его от столь сияющего будущего, дядя Петя был человек справедливый. И хоть старший сержант Хрисов знал, что его старый друг и капли в рот не берет, тем не менее он достал стеклянную трубочку, какими шоферов проверяют, отломил кончик и велел Ивану дуть. На радостях Иван дунул так, что Хрисов заметил:

- Полегче, полегче..

Взяв трубочку, он осмотрел ее и протянул Краснопольскому. Тот, еще сомневаясь, сказал:

- А ну, дыхни.

Если в трубке сержант еще сомневался, то уж обонянию своему доверял абсолютно. И, с некоторым сожалением, сержант констатировал:

- Трезвый... Вмешался Хрисов:

-Чего же ты в парке валялся?

-Обморок, дядя Петя, то есть, виноват, товарищ Хрисов, - весело соврал Иван. - Плохо стало. От жары!

-Ну-ну, - покачал головой Хрисов. - Ну ладно, катись. Вечером загляну...

Иван весело кивнул и, насвистывая под нос "Яблочко", вышел, чувствуя спиной через доху недоуменный взгляд участкового.

ЭПИЛОГ

Вот такая история приключилась с Иваном Жуковым. Закончилась ли она на этом, или, оклемавшись от шока, Жуков снова в каком-нибудь сарае корпит ночами над усовершенствованной моделью своего небывалого агрегата, я не знаю. Дня через три после похода в Соборный парк и "ЗэЗэ" он пришел в библиотеку, хмуро поздоровался и, положив на стол аккуратно обернутую в газету книгу, оказал:

-Вот, сдать пришел. - И, помолчав, добавил: - Уезжаю...

- Куда? - удивился я. - Так вдруг?

- А-а, - махнул он рукой и, оглядевшись, понизил голос, хотя в библиотеке не было никого, кроме нас двоих: - Иду вчера вечером, навстречу Хрисов. Глядь, а на голове у него что-то как блеснет! Аж затрясло меня. Подходит-смотрю, а это у него кокарда под фонарем блеснула. - Жуков помолчал. - Если останусь здесь - спятить могу. Вчера венец почудился, а на днях, слышу - рыцари скачут, завернул за угол - водовозка...

- Когда ж едешь?

-А сейчас. Схожу за чемоданом - и на станцию, расчет вчера взял.

Он протянул мне руку. Уже от двери обернулся, но ничего не оказал, махнул рукой и вышел.

Развернув газету, в которую Жуков заботливо обернул Уэллса, я хотел было скомкать ее, но неожиданно уткнулся взглядом в небольшое объявление, взятое в зубчатую рамку. В объявлении было всего две фразы:

"Сдается комната с видом в прошлогоднюю

осень. Оплата в зависимости от погоды".

Это была "Зорька ранняя", вернее большой ее обрывок - с полстраницы. Случайно ли завалялся он у Жукова в кармане, не знаю, спросить не у кого. И случайно ли Жуков в этот обрывок обернул книгу, неся ее в библиотеку, я тоже, конечно, не знаю. Впрочем, это неважно. Важно другое: благодаря этому мне удалось привести в четвертой главе точный текст нескольких газетных сообщений, так поразивших в свое время Ивана Жукова.

На этом, собственно, можно было бы и закончить, поскольку все, известное мне об Иване Жукове и случившемся с ним, теперь известно читателю.

Но здесь выступает одно очень важное обстоятельство.

Предубежденному, скептически настроенному или просто недоверчивому читателю вся эта история может показаться .совершенно сомнительной. У читателя же любознательного, не стоящего на позиции "этого не может быть, потому что этого не может быть", все рассказанное вызовет массу законных вопросов, среди которых не самый трудный - как все это можно объяснить?

Стремление дать читателю факты в той последовательности, как рассказывал Жуков, не позволило мне раньше высказать свое мнение.