Пупс не сомневался, что на его месте повёл бы себя иначе. Торговать разбитым лицом — это ведь неаутентично. Пупс хотел бы подраться и преспокойно жить дальше; узнать о его подвигах мог бы лишь случайный свидетель.

Сам он никогда не получал по морде, хотя в последнее время всё чаще нарывался. У него нередко возникал вопрос: какое будет ощущение, если ввязаться в драку? Он догадывался, что аутентичность включает (точнее, не исключает) насилие. Готовность бить и держать удар была для него той формой мужества, к которой он хотел бы прийти. Ему не доводилось пускать в ход кулаки — до сих пор хватало языка, но теперь он презирал хлёсткость речи и восхищался аутентичной брутальностью. В том, что касалось холодного оружия, Пупс рассуждал более осмотрительно. Если сейчас приобрести финку и не таясь носить с собой, это будет вопиюще неаутентичным актом, жалким подражанием Дейну Талли и ему подобным; Пупс ни под каким видом не стал бы обезьянничать. Но если настанет такой момент, когда волей-неволей придётся обзавестись ножом, это будет совсем другое дело. Пупс этого не исключал, хотя признавался себе, что такая перспектива ему не по нутру. Его пугали предметы, способные пронзить плоть: иглы, лезвия. Когда их ещё в подготовительной школе Святого Фомы возили на прививку от менингита, он единственный грохнулся в обморок. Эндрю давно обнаружил, что один из немногочисленных способов вывести Пупса из равновесия заключается в том, чтобы открыть при нём адреналиновую шприц-ручку «Эпипен», с которой Эндрю не расставался из-за тяжёлой аллергии на арахис. У Пупса начиналась дурнота, когда Эндрю, размахивая этим инструментом, делал вид, что сейчас его уколет.

Пупс брёл куда глаза глядят и вдруг заметил указатель: «Фоули-роуд». Там жила Кристал Уидон. Он был далеко не уверен, что она сейчас в школе, и не собирался показывать, что ради неё притащился в этот район. У них была договорённость на вечер пятницы. Родителям он сказал, что пойдёт к Эндрю, потому что им задали совместный проект по английскому. Кристал, надо думать, понимала, зачем он назначил встречу, и, похоже, не возражала. Она и раньше разрешала ему запускать руку ей в трусы; его пальцам было горячо, упруго и скользко у неё внутри, а ещё ему дозволялось расстёгивать ей лифчик и брать в руки тяжёлые, тёплые груди.

В своё время Пупс выдернул её с рождественской дискотеки и под изумлёнными взглядами Эндрю и прочих повёл в укромное местечко за театральным залом. Она, судя по всему, поразилась не менее других, но, как он и рассчитывал, особо сопротивляться не стала. Пупс сделал вполне осознанный выбор и даже приготовил хладнокровные, циничные ответы на подколы и насмешки одноклассников. «Все вы тут эгоисты, а я — альтруист». Он отрепетировал свою реплику заранее, но всё равно пришлось растолковывать открытым текстом: «Это вы, дети, привыкли дрочить. А мне мохнатка нужна».

Улыбочки как рукой сняло. Он видел: все, включая Эндрю, проглотили языки, когда допёрли, что он внаглую шёл к цели — к единственной стоящей цели. Вне сомнения, Пупс выбрал кратчайший путь, обнаружив завидную практичность, и теперь каждый спрашивал себя: почему ему самому не пришло в голову такое простое решение проблемы?

— Сделай одолжение, не проболтайся моей матушке, хорошо? — Пупс прервался, чтобы отдышаться после длительного, мокрого исследования её рта; пальцы его по-прежнему теребили соски Кристал.

Она ответила полуухмылкой и поцеловала его более агрессивно. Ей не пришло в голову спросить, почему он выбрал именно её; она вообще не задавала вопросов; похоже, ей, как и ему, нравилось шокировать свою компашку и наблюдать смущение, а то и молчаливое отвращение других. Во время трёх последующих сеансов плотских исследований и экспериментов они с Кристал также почти не разговаривали.