– Я сплю, – пробормотала Вера, и телефон отключился.

Морковкин вернулся на кухню, там шумел чайник, на столе стояли чашки. Варенье из калины красным янтарем светилось в толстой хрустальной вазочке. Лежали салфетки, ложечка красивая, в сухарнице – обыкновенные сушки с маком. Аркадий удивился, как они аппетитно выглядели. «Парадокс. Человек ел вкусную рыбу, деликатесный салат, пил кофе с пирожными, а слюнки глотает от сушек и варенья?!» – подумал он.

– Здорово! – Морковкин отхлебнул крепкий горячий чай. Положил в рот терпкого варенья. Потом хрустнул сушкой. Пресное тесто показалось слаще бисквита. Давно Морковкин не испытывал такого удовольствия.

– Чем проще, тем лучше. Если бы у меня был герб, то на нем был бы начертан этот девиз, – сказала Рита. Голос был почти трезвым. Морковкин так наслаждался чаем и покоем, что перестал обращать внимание на детали. А те были многоговорящими. Рита умудрилась быстро переодеться в простой халатик. Морковкин это заметил, но удивило только то, что он сто лет не видел обычного ситцевого халата. Его мама когда то давно дома в таких ходила. Обычный, в голубой мелкий цветочек, с пояском, карманами и отложным воротничком. Вера в доме ходила в легких брюках и футболке. Или надевала джинсы. Она всегда была подтянута, собранна, хоть сейчас на улицу выходи в таком виде. А Рита выглядела домашней, ласковой, с этакой ленцой. Морковкин кашлянул и поинтересовался:

– Вы же с Верой учились вместе?

– Да, в школе. Как принято говорить, за одной партой сидели, – улыбнулась Рита. Она тоже хрустела сушками – громко, не стесняясь, не жеманничая.

– Ну, это братство на всю жизнь, – проговорил Морковкин, вспоминая свою школу, где отношения у него с ребятами не складывались.

– Да, столько безобразничали… Ты даже представить себе не можешь!

– Вера?! Безобразничала?!

– А что? Не можешь себе представить? – рассмеялась Рита.

– Не могу. Вот тебя – могу. Ее – нет.

– Она круче меня была тогда в этом смысле.

Морковкин покачал головой. Мол, не верю.

Рита поднялась за чайником:

– Тебе подлить горячего?

– Да, – ответил Аркадий.

Он уже не хотел пить, но уходить не тянуло. Дома его ждала уборка, посуда, которую надо запихивать в посудомойку, мусор, который следует вынести, и… запах рыбы.

– Слушай, а как ты моешь посуду, – вдруг спросил Аркадий, – у тебя нет посудомоечной машины?

– Я мою ее руками, – улыбнулась Рита, – чашку за собой не так сложно помыть. А гостей у меня не бывает.

– А я? – растерялся Аркадий.

– Ты – исключение. И, считаю, по этому поводу надо выпить.

С этими словами Рита достала из шкафа бутылку.

– Рита! Опять виски?!

– Нет, это не виски. Это – амброзия.

– Ты любишь крепкие напитки?

– Да, а курю «Кэмел».

– Ты такая женственная, и такие пристрастия…

– Играю на контрасте, – рассмеялась Рита. Она поменяла позу – подогнула ногу и села так на стуле. Халатик распахнулся, и у Морковкина зашумело в голове. От этой женщины пахнуло его же молодостью. Когда гостей принимали на кухне, угощение было простым, мамы, сестры и подруги носили ситцевые халатики, которые могли быть и рабочей робой, и соблазнительным одеянием. Аркадий залпом выпил виски и налил им еще.

– Рита, – спросил он хриплым голосом, – почему ты назвала меня «колобком»?

– Тебя не удивляет, что я тебя назвала «горячим»?

– Нет, – тут Морковкин даже подбоченился, – но колобком – это обидно.