Но ты – ты останься вовек неизменной,

Душа моей песни,

Душа человечья!

И снова – прощанье.

И снова – дороги,

И хлещут огнем раскаленные дюзы,

И тают на дне золотые отроги,

Накинув на плечи туманные блузы.

И тает сомненья инертная масса,

И ливням космическим сердце открыто.

Уводит ракету спиральная трасса —

Любви и мечты голубая орбита.

Хотя внизу, среди густой зелени, было относительно тихо, – здесь, на большой высоте, полноправно хозяйничал ветер, и кабину фуникулера, ползущую по стальному канату, сильно раскачивало. Зойка, честно говоря, немного побаивалась, хотя старалась не показать виду. Она вообще плохо переносила качку, особенно в последнее время. Крепко обхватив обеими руками никелированный поручень, она время от времени даже выглядывала в чуть приоткрытый иллюминатор, и ветер расшвыривал ее светлые кудряшки.

Глубоко под прозрачным полом медленно проплывало ущелье, поросшее деревьями и кустарником, среди которого преобладал дикий орешник. Ближе к покатым вершинам зелень редела, постепенно сходя на нет. Верхушки гор выглядели голо и уныло. Проскакал по дикой тропке горный козел, кажущийся сверху крохотной точкой. Замер на несколько мгновений и исчез, куда-то спрятался.

– «…Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые. Ребристые склоны, как лезвие вечное, голые…» – негромко произнесла Зойка в пространство чьи-то запомнившиеся с детства строки, и резкий порыв ветра унес ее слова.

Однако Сергей, видимо, расслышал их, а может, просто угадал по движению губ. Помолчав с минуту, он продолжил, наклонившись к ее уху:

– «Здесь сам выбирай себе путь, а не прячься за спину товарища. Здесь мрамора мрачные глыбы – отнюдь не товар еще. Примерься: не чувствуешь сил – уходи своевременно».

– «Не эти ли горы навеяли Врубелю Демона?» – закончила Зойка, теперь уже погромче, так что на нее оглянулись.

Сергей Торопец любил стихи и знал их на память великое множество, служа для друзей чем-то вроде ходячей энциклопедии по поэтической части, как назвала его однажды Женевьева. Его страсть переняла отчасти и Зойка.

Оба засмотрелись вниз, словно видели горы сверху впервые.

– Не укачало? – спросил Сергей, снова наклонившись к ней.

– Нет, – ответила Зойка, и она надолго замолчали, стоя рядом.

Тяжелый рюкзак Сергея стоял у его ног.

Подступала осень, и это чувствовалось в красках природы, к которым что ни день прибавлялось пестроты. Кое-где скалистые пики, торчащие из округлых склонов, цеплялись за рваные клочья тяжелых облаков, пронизываемые лучами утреннего солнца.

– Страшно? – спросил вдруг Сергей, словно угадав ее мысли, и положил ладонь на горячую руку Зойки.

– Ни капельки, – покачала она головой и через силу улыбнулась.

– Неправда, по глазам вижу, – произнес Сергей. – Ты ведь дитя равнины, выросла на Волге.

– Ну и что?

– Живешь здесь без году неделя, к горам нашим привыкнуть не успела.

– Живу здесь достаточно, чтобы привыкнуть к горам и полюбить их, – возразила Зойка. – И потом, с тобой ничего не страшно. Страшно другое… – добавила она после паузы.

– Зоя, последний день. Мы договорились… – напомнила тихонько Сергей.

…Эх, подняться бы в горы не на фуникулере, а своим ходом, с острым альпенштоком в руке да в связке, как положено.

– Что на свете лучше альпинизма?! – произнес Сергей и добавил: – Знаешь, мне его очень будет не хватать там, в пространстве.