Медь и железо пойдут в парчовый кошелек, который она обычно носит в левом рукаве.
Ей припомнился тон Дракона, когда он говорил о колдунах, использующих его тело для собственных целей. Она улыбнулась Милко несколько натянутой улыбкой и промолвила:
– Думаю, это свидетельствует о вашем здравомыслии.
Глава 13
– Не разбудив никого звуком грубым, – пел Элфин. Пальцы его касались сдвоенных струн лиры с небрежным изяществом. Вместо того чтобы играть полноценную мелодию, лира предоставила это серебряному голосу юноши, лишь обозначая аккорды. – Ночью во тьме мы на няньку напали.
Смех Лесных Людей напоминал звонкое журчание ручья. Спутники Кэшела весело болтали между собой, пока они шли меж вековых деревьев. Время от времени кто-нибудь оглядывался на чужеземца, и тогда смех становился громче.
– Мы серебром разрезали ей зубы, – продолжал Элфин, – ногти златые ей в грудь мы вонзали.
Голос у него был необыкновенный: высокий и чистый, как у тех певцов, что исполняли баллады на первом банкете, устроенном Гарриком во дворце. Когда Гаррик узнал, какой ценой покупается подобный голос у взрослых мужчин, он в ужасе отослал их прочь с пожизненным пенсионом… увы, у бедняг ничего не отрастет заново по той причине, что принцу не понравилось пение кастратов.
Кэшел украдкой бросил взгляд на юношу. Его килт ниспадал свободными складками, которые ничего не позволяли разглядеть. Вообще же Элфин выглядел вполне нормально… если не считать его диковинного голоса.
– Мы ей глаза из глазниц вырывали, – пел Элфин. – Их, как сокровища мы сберегли.
– Вам нравится наша музыка, мастер Кэшел? – спросил Велла. Когда король Лесных Людей улыбался, язык его трепетал, как крылья мух.
– Да, Элфин замечательный певец, – ответил Кэшел. – Мой друг Гаррик тоже играет на свирели, но ему далеко до Элфина.
Тут у него мелькнула неожиданная мысль, и юноша нахмурился:
– Правда, не знаю, как понравилась бы такая музыка овцам. Гаррик-то мог заиграть их насмерть – так что овцы посреди грозы засыпали.
Велла моргнул, но не совсем обычным образом. Вместо век его глаза закрывались непрозрачной пленкой, причем с обеих сторон одновременно. Кэшел раньше такое видел только у змей.
– В ноздри ей медные клешни втыкали, – пел Элфин. – Медными клешнями мозг извлекли.
Лесные Люди провели Кэшела через реку по мосту, плетенному из лозы. Дерево, казалось, еще жило: узкие зеленые листья наполовину скрывали плетение. По эту сторону реки деревья были все как на подбор: великаны, что в ширину, что в высоту. Но даже среди них выделялся гигантский белый дуб, к которому они направлялись. Пространство под ним равнялось по площади хорошей поляне, а ветви образовывали плотный, непроницаемый шатер.
Дерево-монстр! Оно заняло, сожрало столько земли, что хватило бы на дюжину нормальных деревьев. Кэшел слегка нахмурился. У них в деревне такой дуб давным-давно бы срубили и на его месте посадили бы десяток новых.
Да, что там говорить… Нечего и сравнивать здешний лес с обычным, как в родной Барке. В конце концов, обитатели этих – мест – Лесные Люди – не имели ничего, кроме леса. Так что странно был бы ожидать от них привычного рачительного отношения, когда ни одна палочка не пропадает зря.
– Добро пожаловать к Лесному Королю, мастер Кэшел, – произнес Велла, обернувшись. – Ты видишь перед собой жилище Лесных Людей. Войди и посмотри, как мы отдыхаем, дорогой гость.
Элфин прекратил петь и теперь стоял, опустив руку на лиру. Он бросил на Кэшела нервный, сердитый взгляд и отвел глаза. Кэшел не мог понять, что юноша имеет против него. |