Если понимать святого как человека, который милостью Великих Богов может пройти сквозь огонь и по воде аки по суху – а именно так описываются праведники в гимнах Госпоже, – тогда нет, ее брат не святой. Но на практике праведность определялась суммой пожертвований в пользу Богов – во всяком случае, если судить по ежегодным процессиям по сбору десятины, во время которых священники из Каркозы торжественно проносили изображения Госпожи и Пастыря по городам и весям. Тут, в силу странного совпадения, наиболее добродетельными объявлялись граждане, заплатившие деньги о которых осиротевшие дети Кенсета даже не слышали до отъезда из Барки.
Нельзя и мечтать о более добром и заботливом парне, чем Кэшел, если только вы не умудрились стать его врагом. Они с Илной были близнецами, и порой девушке казалось, что мера чувств, отпущенная каждому, значительно превышает норму, отпущенную среднему человеку. Естественно, речь шла о разных чувствах…
Илна опустила руки и отошла.
– Тогда хватит лупить дом, – сказала она уже мягче. – Ни ему, ни тебе от этого лучше не станет. Лиэйн, будь так добра, посмотри, что у него с рукой? Может, нужно позвать целителя?
– Все в порядке, – пробормотал Кэшел, вконец смутившись.
Илна обхватила его запястье двумя руками и потащила к Лиэйн. Кэшел не сопротивлялся, но всем своим видом выражал недовольство подобным обращением.
Лиэйн повернула его руку ладонью вниз. Она держала окровавленные костяшки Кэшела так, чтобы на них падал свет ближайшей лампы.
– Я знаю, что она могла погибнуть! – продолжал Кэшел, сверля взглядом портик. Темноту снаружи нарушали лишь порхающие желто-зеленые светляки. – Я знаю, что Шарина могла погибнуть…
А Шарина висела в сероватой дымке, лишенной температуры, Взмах крыльев – и реальность вокруг снова восстановилась. Воздух стал прохладным, в нем ощущался запах недавно прошедшего дождя. Они пролетали над равнинами. Земля широко раскинулась внизу, она казалась такой же безбрежной, как прежде море. И там было так же сложно что-то различить.
Желтели высокие травы, темно-рыжие колосья клонились к земле. Огромная тень Шарининой похитительницы заставляла стайки маленьких птиц испуганно, с недовольным чириканьем разлетаться с осенних полей.
Пасущиеся животные – похожие на лошадей, но размером чуть больше овцы – смотрели высоко вверх, на гигантскую птицу. Несколько смешанных стад бросились врассыпную. Животные блеяли и ржали, их голоса – и поодиночке-то не слишком мелодичные – вместе сливались в омерзительный хор.
Большая птица беззвучно летела дальше. Пейзаж растворился в бесцветной дымке.
Когти так стиснули девушку, что она не могла разглядеть голову птицы. Обладает ли та способностью думать? Могла ли слышать?
– Куда ты меня несешь?! – прокричала девушка. Слова показались плоскими и безжизненными без эха. – Кто ты?!
Звук ее голоса показался страшнее тишины, в которой прозвучал. В этом сером аду Шарина была одинока, как никто на свете.
Затем вместе с птицей она перенеслась в мир светлой весны. Среди прудов и садов выросли сверкающие хрустальные шпили. Шатры были полны света; лишь дрожащие лучи выдавали тонкие, легче паутинки, нити, с помощью которых они натягивались.
Шарина увидела людей, впервые с момента похищения. В свободных, ниспадающих одеждах те прогуливались в садах и смеялись, когда ветер доносил до них брызги фонтанов. Некоторые полулежали в беседках, отхлебывая из кубков. Дюжина молодых ребят танцевала вокруг шеста с лентами, поднимавшегося из узкого извилистого пруда. Их ступни не касались земли.
– Помогите! – закричала Шарина. Она ловила обрывки смеха снизу, значит, и ее услышат. – Помогите мне освободиться!
Кто-то посмотрел вверх. |