Беленькие вязаные салфеточки красовались на столе, серванте и комоде, куда она переставила кристалл, положила свои косметические принадлежности и стеклянные бусы под «янтарь». Словом, живи и радуйся! О такой стремительной удаче простой советский человек и мечтать не мог.
Ирина приготовила поздний завтрак, было почти двенадцать часов дня. Она аккуратно накрыла чистую скатерть клеёнкой, купленной на днях в ближайшем хозяйственном магазине. Дмитрий наворачивал яичницу вприкуску с хлебом, вдруг он вспомнил:
– Ирин, а чего-то я никого из своих друзей школьных не встречал. Понятно, что у меня и времени особо не было… Но всё-таки, ты не знаешь, что с нами стало?
Ирина немного замялась.
– Димуль, так почти никто и не вернулся. Их же в сорок первом на фронт призвали, сам, знаешь, какая мясорубка была, все погибли. Я только Генку Переверзнева видела на костылях, без ноги он вернулся. Помнишь Валю Синицыну?
– Конечно, из соседнего двора, голубоглазая такая.
– Так вот, и она не вернулась, радисткой была…
«Да, вовремя я в начале войны в учебку попал», – подумал Дмитрий.
В коридоре раздался шорох, открыли входную дверь, кто-то прошёл в соседнюю комнату Лидии Петровны.
– Мама! Маа!!!! – Заорал Дмитрий как чумной. Он кинул вилку в тарелку с недоеденной яичницей и бросился в соседнюю комнату. Ирина благоразумно решила остаться за столом – пусть мать и сын побудут вдвоём, им есть о чём поговорить и о чём поплакать.
Про бывшего бригадира поговаривали, что его забрали в НКВД за антисоветскую пропаганду, а это серьёзное обвинение, с тех пор его никто не видел ни на работе, ни дома. После того как это место занял Малышев, он строго-настрого запретил своим подчинённым рассказывать анекдоты, хоть про американцев, хоть про японцев. Дисциплина у него в бригаде была железная: работали чётко, на малейшие нарушения Дмитрий писал докладные начальству с просьбой уволить провинившегося по статье. Кадровик, оформлявший Малышева на работу, отслеживал все его должностные перемещения, фиксируя в личном деле. Он был доволен, что не ошибся в своём выборе два года назад.
Но Дмитрий не собирался останавливаться на достигнутом. Он метил в кресло заместителя директора по техническим вопросам. Через некоторое с Кирсановым Андреем Павловичем, занимавшим эту должность, случился удар. Поговаривали, что он получил письмо доброжелателя, в котором сообщалось о поведении его молодой жены.
Кирсанов души в ней не чаял, ему было уже за сорок, а ей около тридцати лет. Она щедро тратила деньги мужа на наряды и развлечения, а в последнее время завела любовника.
И вот в одно мгновенье всё закончилось, Кирсанов всё узнал и умер от инфаркта прямо за письменным столом, читая письмо доброжелателя. Милиция пыталась разобраться: кто и зачем написал послание? Но когда выяснилось, что все факты, изложенные в письме, полностью имеют подтверждение, прекратили расследование.
Вскоре бригадир и коммунист Дмитрий Малышев приказом директора был назначен на должность его заместителя по техническим вопросам с соответствующим должностным окладом и предоставлением служебной квартиры.
Молодая чета Малышевых переехала в новый дом на Даниловской набережной с видом на Москву-реку. Квартира располагалась на втором этаже пятиэтажного дома, в подъезде восседал важный вахтёр с сознанием собственного достоинства и всеобъемлющей важности.
Вещи перевезли на одной машине. Разгрузили быстро и когда всё расставили, то двухкомнатная квартира с большой кухней оказалась почти пустой. Старая мебель из коммуналки смотрелась убого и не вписывалась под роскошные цветастые обои комнат. Ирина посмотрела на весь этот квартирный простор и ещё раз убедилась, как она не ошиблась с выбором мужа.
– Димуль, вот бы кухню югославскую с буфетом и гарнитур столовый румынский. |