– Н‑нет… – выдавил он. – То, что ты видишь, – это страх… Колдовство тут ни при чем. Либо же это колдовство иной природы. Незримое для Немногих…

– Я же вам говорил, Бог Людей! – встрял сзади Скалетей. – На мисунсаев всегда можно положиться. Мы не имеем никакого отношения к…

– Цыц! Молчать! – возопил Ксерий.

То, что некогда было Скеаосом, зарычало…

– Мета ка перуптис сун рангашра, Чигра, Мандати, Чигра‑а! – захрипел старый советник.

Голос его окончательно утратил всякое сходство с человеческим. Он выгибался и бился в своих цепях, под старческой кожей переливались тонкие, стальные мышцы. Из стены вылетел один из болтов.

Ксерий отшатнулся назад следом за колдуном.

– Что он говорит? – выдохнул император.

Но колдун замер, как громом пораженный.

– Цепи!!! – крикнул кто‑то – кажется, Кимиш.

– Гаэнкельти!.. Конфас!!! – растерянно вскричал Ксерий, отступая еще дальше.

Старческое тело металось по выгнутому дереву, точно клубок голодных змей, зашитый в человеческую кожу. Из стены вылетел еще один болт…

Гаэнкельти умер первым: у него была сломана шея, так что, когда он рухнул ничком, голова запрокинулась на спину, мертвым лицом вверх. Лопнувшая цепь хлестнула по лицу Конфаса, и он отлетел к дальней стене. Токуш упал, точно сломанная кукла. «Скеаос?!!»

Но тут раздались эти слова! Слова полыхнули, и комнату омыло ослепительным пламенем. Ксерий взвизгнул и упал. Над ним прокатился порыв огненного ветра. Камень потрескался от жара. Воздух пошел рябью.

И он услышал рев заветника:

– Нет, будь ты проклят! НЕ‑ЕТ!!!

И вой, не похожий ни на что из того, что императору доводилось слышать прежде, – точно тысячу волков сжигали заживо. Шлепок мяса о камень…

Ксерий поднялся на ноги, цепляясь за стену, но ничего не увидел: его стеной обступили эотские гвардейцы. Жаровни потухли, и в комнате сделалось темно, очень темно. Колдун Завета все орал и бранился.

– Довольно, заветник! – взревел Кемемкетри.

– Самодовольный, неблагодарный, сраный идиот! Ты понятия не имеешь, что ты наделал!

– Я спас императора!!!

И Ксерий подумал: «Я спасен…» Он выбрался из‑за спин гвардейцев, вышел на середину комнаты. Дым. Вонь жареной свинины.

Колдун Завета опустился на колени над обугленным телом Скеаоса, схватил обгоревшие плечи, встряхнул – голова безвольно мотнулась.

– Что ты такое? – рявкнул он. – Отвечай!

Из‑под опаленной, почерневшей кожи сверкнули белым глаза Скеаоса. Глаза смеялись, смеялись над разъяренным колдуном.

– Ты первый, Чигра, – прохрипел Скеаос – жуткий шепот, идущий ниоткуда. – Ты же будешь и последним…

То, что произошло после этого, снилось потом Ксерию до конца его дней – а дни эти были недолгими. Лицо Скеаоса растянулось, словно он хотел набрать побольше воздуху, и сложилось, точно паучьи лапки, плотно охватившие холодное брюшко. Двенадцать паучьих лапок, каждая с маленьким острым коготком, расцепились и раскрылись, обнажив не прикрытые губами зубы и глаза без век на том месте, где следовало быть лицу. Точно длинные женские пальцы, они охватили голову ошеломленного колдуна Завета и принялись давить.

Человек завопил от боли.

Ксерий стоял, не в силах шевельнуться, и смотрел на это, точно завороженный.

Но тут адская голова отвалилась и покатилась по полу, точно дыня, беспомощно дрыгая лапками.