А сородичи Клыка видят слишком хорошо. Они не ведутся на ложь. Чары могут убить, но не обмануть настоящих аршей, как сами они звали себя. Или ирчей — по-эльфийски. Для людей их раса называлась гоблинами или орками.

Мелкий подал голос именно тогда, когда Клык счел его уже заснувшим.

— Слушай, старик, — сказал он сипло, открыв глаза и глядя на вожака умоляюще, — у тебя остался бальзам? Дай мне…

Клык перехватил и зашвырнул на дно души мгновенную вспышку жалости к мальчишке, еще не научившемуся держать себя в руках.

— Бальзам кончается, — отрезал он, отложив ятаган и теперь отчищая от чужой крови наконечники оставшихся стрел. — А среди нас есть кое-кто, кому хуже, чем тебе. Тебе просто больно, а от боли не дохнут. Прекрати выть.

Мелкий смущенно замолчал. Он отследил направление взгляда Клыка и теперь испытывал сильный стыд.

В крохотной естественной нише лежал, свернувшись клубком, Вьюга, старый боевой товарищ Клыка. Для Мелкого было нерешаемой загадкой, как Вьюга вообще мог бежать вместе с отрядом столько миль, не отставая и не сбивая дыхания: в последнем отчаянном бою он получил два удара мечом, от такого чаще всего умирают на месте. Теперь на Вьюге не было панциря, тащить который на себе у раненого не хватало сил, а рубаха насквозь пропиталась кровью; глубокие раны на плече у шеи и под ребрами стягивали заскорузлые от крови тряпки. Мелкий мог только догадываться, какова физическая сила Вьюги и с какой невероятной цепкостью он держится за уходящую жизнь — возможно, лишь остатки обезболивающего бальзама, бережно хранимые Клыком, позволяли Вьюге следовать за командой, чтобы не умереть среди врагов.

Мелкий подумал, что Вьюга спит, но тот впал в темное беспамятство, как только его воля перестала заставлять тело двигаться.

Рядом с ним, у самого огня, сидя, прислонившись спиной к стене, открыв рот и всхлипывая во сне, пристроился закадычный приятель самого Мелкого, молодой боец по кличке Красавчик, любимчик женщин, который доселе отличался просто фантастическим везением. В лучшие времена Мелкий, глядя на него, порой испытывал нечто вроде досады, вызванной, вероятно, легкой завистью. Вальяжный шарм, мускулы вроде бычьих, движения, одинаково легкие в бою и на марше, чудная реакция, позволяющая ловить стрелы в полете, — и так достаточно богатые подарки судьбы. Чего б еще желать… А Красавчик к тому же был действительно мил внешне, мил редкостно, даже инженерши таяли, не говоря уж о простеньких боевых подружках. Еще бы! Не у всякого такие крупные уши — на острых кончиках жесткая шерсть чуть ли не кисточками, и волосы он специально завязывает сзади шнурком, оставляя уши открытыми, разумеется, чтобы случайная девочка, бросив случайный взгляд, представила, как нежно укусит за это ухо… Лицо лоснится, кожа темная и гладкая, с явственной прозеленью, нос, правда, маленький, зато подбородок выдается далеко вперед, нижняя челюсть жестко очерчена и великолепные белые клыки на добрых полмизинца выступают над верхней губой. Сногсшибательная ухмылочка. И узкие острые глаза — редкостного, совиного, золотисто-желтого цвета. Конечно, любая потянется обнюхать. Просто живется с такой внешностью… Волей-неволей позавидуешь, когда так хорош, бродяга… был.

Команда еще по-прежнему, по старой привычке, звала его Красавчиком — в самом скором времени это имя поменяется на Одноглазого. Только благословенная реакция спасла бойцу жизнь — он отпрянул от удара в последний миг, и чужой клинок не рассек его череп надвое, а лишь скользнул по лицу, от середины лба до скулы. Милейшая физиономия превратилась в опухшую, черно-красно-зеленую маску с багровой бороздой через скулу и бровь, с зияющей красной дырой на месте вытекшего глаза. Мелкий хорошо представлял себе, что чувствует его друг — на марше Красавчика то и дело начинало рвать, время от времени он едва не падал, виновато усмехаясь: «Башка закружилась».