По словам барышника, это были приличные люди, а лошадей они вели с собой таких чистокровных, что было ясно, что они были украдены в венгерских степях…
Вчера девушка, закончив перевязку, сказала: „Завтра я приду посмотреть!“ Маркус твердо верил, что она сдержит слово, несмотря на то, что она ушла отсюда, оскорбленная до глубины души.
Да, эта загадочная девушка непременно придет, но Маркус хотел встретить ее во всеоружии, поэтому решил, во что бы то ни стало добиться толку, а для этого нужно было овладеть собою и победить страсть.
Дверь на лестницу была широко раскрыта, и Маркус часто поглядывал на дорогу, но от сосновой рощи никто не показывался, даже бабочки не порхали.
Ясный свод безоблачного неба, точно опрокинутая чаша, висел над землей, жаждущей влаги. Но вдали край горизонта стал заволакиваться облаками, и тучи медленно собирались, сливаясь в фантастические фигуры. Поглядывая на них, Маркус еще нетерпеливее стал ждать прихода девушки: если она не успеет прийти до грозы, то он не увидит ее сегодня.
Взяв шляпу, он спустился в сад, и сердце его дрогнуло, когда за кустами мелькнул чей-то силуэт. Но, увы, это была Лизхен с развевающимися голубыми лентами на белокурых косах, а за нею следовала ее дородная мамаша.
– Наконец-то похоже на то, что скоро будет дождь, господин Маркус, – воскликнула Грибель, когда они поравнялась с помещиком. – Я обещала испечь для бедных тильродских детей такой пирог, после которого они целый год будут облизываться, если пройдет хороший ливень!
Поставив на землю большую корзину, она продолжала:
– В полдень на мызу пришла новая служанка, и она завопила, увидев пустые шкафы и порожний погреб. У них действительно ничего нет, и кому придется жить там, не очень останется доволен харчами. Ну, мы с Лизхен набрали целую корзину, и малютка сунула все в шкаф для провизии. Но уж чиновничья спесь всосалась в кровь этих людей с мызы, с этим уж ничего не поделаешь! Когда мы с дочерью были в сенях, гувернантка сходила с лестницы в шляпе с вуалью.
– Лица ее нельзя было рассмотреть, – живо вмешалась Луиза, перебивая мать, – но она стройна и держится так важно, точно придворная дама.
– И в сенях запахло фиалками, как в моем шкафу с бельем, – сухо вставила Грибель. – Когда же мой гусенок заглянул ей в лицо, она отвернулась и поспешно вышла из сеней… Ужасно, что кичливость не проходит даже тогда, когда в желудке нет ни крошки хлеба! Подумать только, судья закричал ей в окно: „Агнесса, ты идешь в лес?… Надела ли ты перчатки?“ Что вы на это скажете, господин Маркус?
Он засмеялся.
– Почему же барышне не беречь своих прекрасных рук? Теперь две служанки будут работать на нее.
– Две?! – переспросила Грибель. – Вовсе нет! Старый судья прогнал ту служанку!
– Откуда вам это известно?
– Я спросила у новой служанки, где та, прежняя? А она вытаращила на меня глаза и говорит, что не видела никакой другой. Барышня Франц показала ей все, а старый барин ворчливо и строго командовал, больше она никого не видела…
Молодой помещик с волнением слушал рассказ г-жи Грибель, которая продолжала невозмутимо:
– Я на этом не успокоилась и пошла в комнату старой больной дамы, но когда я спросила, куда девалась та девушка, которую я часто видела за полевыми работами на мызе, я испугалась! Старушка побледнела и отвернулась к стене, а судья побагровел и посмотрел на меня так, словно хотел съесть меня. Заикаясь на каждом слове, он сказал: „Та ушла, совсем ушла, разумеется. Не думаете ли вы, моя милая, что я буду кормить двух воровок теперь, когда мое хозяйство остановилось?…“ Ясно, господин Маркус, что они не без причины отказали служанке, и я ручаюсь головой, что здесь замешан дукат. |