— А чем он занимался здесь?
— Дрова порезанные с начала лета лежали, он их поколол и поехал. Говорила ему, чтобы погостил, так он не захотел.
— Скажите, он один к вам приезжал или с друзьями?
— Один.
— Какого это числа было, не помните?
— Нет, не помню, но знаю, что это было в конце прошлого месяца, а уехал он на следующий день.
Ларин решил уточнить;
— Вы хорошо помните, что это было в июне, а не в этом месяце?
— Конечно, помню. В этом месяце его у меня не было.
«Забыла старуха», — подумал Ларин и задал еще вопрос:
— И куда же он поехал?
— Да говорил, что в Минск, а на самом деле куда он подался, я не знаю, да и не мое это дело. У него своя голова на плечах.
Затем старуха, давая понять, что беседовать она больше не желает, заохала, и Ларин решил уходить, но Яськов, до этого молчавший, с какой-то ехидцей спросил:
— Марфа, а ты всю правду говоришь? Не хлусишь, как тогда с самогоном?
Старуха оставила без ответа этот вопрос, еще громче заохала. Ларин тронул Яськова за рукав:
— Пойдем, делать здесь больше нечего.
Они вышли во двор. Яськов неожиданно повернулся к Ларину:
— Давай в сарае посмотрим.
Он направился к сараю, открыл дверь и вошел внутрь. На крыльцо вышла хозяйка. Ее недавний хриплый голос неожиданно стал громким и визжащим:
— Лазишь? Кто тебе дал право?! Я жаловаться буду.
Яськов показался в дверях.
— Чего-чего, а жаловаться ты мастак. Только мне непонятно, кто тебе эти жалобы пишет? Ты ведь неграмотная, — и, повернувшись к Ларину, добавил: — А вот как напишет жалобу, можно подумать, что профессор.
И он зашагал к калитке. Когда они шли по деревне, Яськов был спокоен. Он останавливался с некоторыми людьми и интересовался, не знают ли они чего-нибудь о Раховском. Но эти расспросы ничего положительного не дали. Тогда Яськов предложил:
— Пойдем на автобусную остановку, там людей много, может, что-нибудь узнаем.
Яськов как в воду смотрел. На остановке они встретили тракториста Малашку, который, оказывается, 28 июня вместе с Раховским в одном автобусе в деревню приехал. Ларин спросил:
— Вы точно помните дату?
— Я был на курсах в райцентре, а 28 июня закончил их и ехал домой со свидетельством в кармане.
— Ну и что вам Виктор рассказывал?
— Мы с ним сидели рядом, а дорога неблизкая, так что разговор был длинным, вспомнили детство, знакомых.
— А сколько он собирался быть в деревне?
— Он не говорил, какой срок, но с его слов я понял, что он решил провести здесь свой отпуск.
Затем Ларин выяснил у Малашки, кто еще видел в автобусе Раховского, и записал их фамилии. Поблагодарив собеседника, Ларин и Яськов подошли к стоявшей недалеко от остановки скамейке, которую укрывала от солнца крона вишни. Несмотря на приближавшийся вечер, на улице было жарко. Ларин тяжело плюхнулся на скамейку и с тоской проговорил:
— Сейчас бы в речке побарахтаться, а не лазить по пыли. Сколько осталось до прихода автобуса?
— Минут десять, — взглянув на часы, ответил Яськов.
— Тогда давай подведем итоги нашей сегодняшней работы.
— А чего подводить, тут и так ясно, что Марфа хлусит... Она говорит, что Виктор был у нее только один день, а я, как посмотрел на поколотые дрова, понял, что их столько за три-четыре дня не наколешь.
— Да, пожалуй, ты прав. Собственно, и Казеева, считай, документально подтвердила, что Раховский еще 3 июля был у Марфы. Непонятно, почему старуха врет? Ведь если Раховский и является преступником, то он наверняка не стал бы рассказывать ей об этом. Так что, друг Иваныч, она здесь скорее всего врет, боясь навредить в чем-нибудь Раховскому. |