Впрочем, вам это, может быть, не по средствам? — съязвил Лемерсье, совершенно не подозревая, что собеседник умирает от желания набить ему физиономию. — А теперь выходите!
И не дав Альдо времени даже вздохнуть, комиссар высадил его рядом с первым такси и крикнул шоферу:
— В Париж!
Они расстались, пробурчав друг другу что-то невнятное вместо слов прощания. Альдо ощущал некоторое удовлетворение: ему надо было подумать, что было трудно сделать в присутствии этого злобного полицейского, с которым он никак не мог найти общий язык. Ясно было одно: Лемерсье его невзлюбил и, бог весть почему, желал бы приобщить его к этому странному Делу с местью за давно казненную королеву. Несомненно, мысль эта была порождена выставкой в Трианоне. Этот «дикобраз», наверное, не отступился бы от своих первоначальных намерений, если бы не вмешательство Ланглуа и, возможно, тот факт, что своим вызовом в полицейское управление он сам обеспечил Морозини безупречное алиби во время второго убийства.
Впрочем, Альдо признавал и свой промах: попросив адрес мадемуазель Отье, он недвусмысленно показал, что и в самом деле собирается «лезть в дело, которое его не касается». А ведь было намного проще выяснить это у Шоме.
Его размышления прервал голос шофера, раздвинувшего стекло, отделявшее его от пассажира, и пробасившего с сильным русским акцентом:
— Париж большой! Едем на улицу Альфреда де Виньи или на улицу Жоффруа?
— На набережную Орфевр, — машинально ответил Морозини, прежде чем успел осознать услышанное. — Но… откуда вам известны эти два адреса?
Шофер, остановив машину, обернулся, и Альдо сразу узнал под фуражкой с лакированным козырьком веселое бородатое лицо. Борода была уже с заметной проседью.
— Вы знакомы с Лемерсье?
— Можно сказать и так! Мне всегда казалось, что он ненавидит весь человеческий род, но особо выделяет русских. Я живу теперь недалеко отсюда, в скромном домике, унаследованном моей женой от дяди, который умер лишь в прошлом году! Старому черту исполнилось сто три года, когда он выхлебал последнюю бутылку водки! Тогда мы уехали из Сент-Уана и поселились здесь. Для меня далековато, и по ночам я теперь не работаю, чтобы не оставлять Любу одну в этом слишком уединенном месте. В общем, это осложняет мою жизнь, но она так рада иметь свой домик с садом! Впрочем, и я тоже рад! Куда приятнее жить по соседству с земляникой, чем с Блошиным рынком. И у меня появились клиенты в «Трианон-Палас»… А что вы собираетесь делать на набережной Орфевр?
— Вы имеете что-то против?
— Да… нет! Просто я не могу отделаться от ощущения, что комиссар Ланглуа принял меня за старого дурня, когда мы с вашим другом Видалем… как бишь его… ввалились к нему на рассвете после той памятной прогулки в Сен-Клу.
— Вы так много полезного сделали, что он сердился на вас недолго. Кстати, вы не видели Адальбера в последние дни?
— Не видел с тех пор, как мы переехали. Почему вы меня спрашиваете об этом? Не знаете, где он?
— Знаю, что он в Бельгии, не больше! Я приехал только два дня назад, на выставку в Трианоне…
— В Трианоне? Клянусь святым Владимиром, вы никогда не изменитесь! — вскричал Карлов с гомерическим хохотом, от которого задрожали стекла в окнах машины…
— Вы находите это таким забавным? А вы знаете, что произошло убийство… даже два, не считая кражи?
— Два? — переспросил Карлов, тут же став серьезным. — Неплохое начало! Но я смеялся потому, что это меня не удивляет. Вы и Видаль… как бишь его…
— Пеликорн! Не так уж и сложно!
— Как вам угодно! Просто у вас обоих прямо-таки талант влипать во всякие невероятные истории. |