Симона, воспитанная своей матерью весьма прагматично, до сих пор с пониманием относилась к тому, что мужчины не всегда соблюдают верность. А кроме того, раньше она сама не раз была одной из тех, с которыми они сидят тайком в укромных ресторанчиках. Но то, что муж так быстро потерял к ней интерес, испугало ее. Ее мать внушила ей: «Ты такая же, как я, просто хорошенькая, а это значит, что нам нужно устраивать свою жизнь до двадцати пяти».

Сейчас ей двадцать три, и она уже иногда спрашивала себя: а хватит ли ей времени начать все заново? Поэтому она только слабо защищалась, считала измены и все больше впадала от них в депрессию, что очень вредило ее внешнему облику. Ситуацию усугубляло то, что они жили на вилле «Рододендрон». Симона чувствовала себя посторонней в этом старом большом доме. Ей казалось, будто все следят за ее реакцией на выходки Урса, не проходившие незамеченными ни для членов семьи, ни для слуг, терявших каплю за каплей уважение к ней.

Эльвира, Томас и Урс были настолько каждый по-своему поглощены собой, что замечали присутствие Симоны только тогда, когда это требовалось на людях.

А по большей части она была полностью предоставлена своей грусти и тоске, справиться с которыми сейчас бывало особенно трудно — наступившая осень напоминала о том, как быстротечно время и как скоро появляются морщины.

Все тоскующие, как правило, бродят в поисках подходящих декораций для своей меланхолии, вот и Симона забрела в отдаленную часть парка и вдруг услышала какое-то журчанье. Из зарослей рододендроновых кустов, окаймлявших парковую дорожку, торчала голова пожилого человека, тот, судя по всему, справлял свою малую нужду.

Увидев ее, он со смущеным видом застегнул брюки. Симона деликатно отвернулась. Когда она снова повернулась, он уже исчез.

— Эй! — крикнула она. Никакого ответа. Только слабое шевеление листвы в том месте, где он только что стоял.

— Пожалуйста, выходите, — сказала Симона неуверенным голосом. Никакого движения.

— Что-то не так, госпожа Кох? — послышался голос сзади.

Это был садовник по имени Хугли, он шел по дорожке ей навстречу.

— Там кто-то есть, — сказала она. — Вон там, в рододендроновых кустах, пожилой мужчина.

— Вы уверены?

— Я его видела. Он спрятался. Примерно вон там

— Эй, а ну, давай выходи! Быстро! — крикнул садовник.

Никакого движения. Тихо. Он бросил на Симону скептический взгляд.

— Я видела его. Он мочился и потом исчез. Он где-то там внизу. Хугли осторожно вступил на влажную парковую почву и зашагал к кустам рододендрона, доходившим ему до подмышек. Симона направляла его:

— Чуть-чуть правее, да, вот сейчас вы дойдете до того места. Осторожно! Садовник Хугли остановился, исчез в кустах и вскоре вынырнул оттуда вместе с пожилым мужчиной.

— Господин Ланг! — воскликнул он удивленно.

Симона теперь тоже узнала этого человека. Конрад Ланг, поджигатель Корфу.

Незадолго до полудня в полицию позвонил шофер такси.

Вчера у него был вызов по адресу Розмари Хауг. Пожилой мужчина с подушкой в руках попросил отвезти его на Фихтенштрассе, 12. То, что вместо тридцати двух франков тот заплатил ему сто, таксист не упомянул.

Фихтенштрассе, 12 оказалась виллой времен грюндерства , перестроенной в большое конторское здание. Никто там не знал Конрада Ланга, и никто не видел пожилого мужчину с подушкой. Но поскольку таксист настаивал на том, что отвез пассажира именно по этому адресу и даже видел, как он вошел в калитку, полицейский вахмистр Штауб попросил разрешения осмотреть участок и даже вызвал для этого служебную собаку.

Бывший парк позади дома представлял собой мрачную картину — зарос и одичал. Участок двумя террасами поднимался вверх по склону.