— Где это мы? — спросил Шеллер.

— Там, где все начиналось, — ответила Эльвира.

Однажды солнечным утром в мартовское воскресенье 1932 года по просеке прогуливалась странная парочка. Мужчине было лет сорок — крепкий, с редкими светлыми волосами и лихо закрученными усами. Лицо раскраснелось от пропущенной с односельчанами в деревенском кабаке рюмочки шнапса после воскресной церковной службы. На нем был выходной груботканый костюм, кулаки засунуты в карманы брюк.

Рядом шла молоденькая четырнадцатилетняя девушка — светлоголовая, с круглым, смазливеньким, еще детским лицом. На ней — длинная юбка, шерстяные чулки, высокие ботинки на шнуровке и вязаная кофта. Руки она держала в муфточке из потертого кроличьего меха. Девушка жила с родителями и сестрой на краю деревни Базадинген в домике под желтой дранкой. Мать была надомницей и шила накладные плечи-подушечки для пошивочной фабрики в Санкт-Галлене. Отец работал на лесопильне.

Мужчина работал вместе с отцом. Часто бывал у них дома, этому все были рады — балагур, а смех не частый гость в их доме. На правой руке у него остались только большой палец и мизинец. Три остальных отхватило ленточной пилой. Когда это случилось, бледный подмастерье растерянно протянул ему три пальца. «Отдай собаке», — ответил он, так потом рассказывали.

В этой правой руке было что-то неприличное, что притягивало девушку, завораживало ее. Однажды, заметив, как неотрывно она смотрит на его пальцы, он сказал: «Я могу сделать ими все, для чего требуется правая рука». Она покраснела. С этого момента он всегда устраивал так, чтобы остаться с ней наедине. И каждый раз доводил ее до смущения разными непристойностями. Она была любопытная девушка. Не потребовалось долго уговаривать ее встретиться с ним в воскресенье после церковной службы в леске. Он хотел ей кое-что показать, чего она никогда не видела. Настолько наивной, чтобы подумать, будто речь идет о редкостном грибе, она не была.

Но сейчас, когда он свернул на лесовозную дорогу, уводившую с просеки в чащу, у нее с испугу забилось сердце. И когда они дошли до лесосеки, где земля была усыпана свежими опилками и он предложил ей сесть рядом с ним на поваленную ель, она сказала: «Лучше я пойду назад». Однако не оказала ему сопротивления, когда он начал лапать ее своей мозолистой клешней. Она не издала ни звука и тогда, когда он набросился на нее. Закрыла глаза и ждала, пока все кончится.

Когда она привела в порядок одежду и перестала плакать, он проводил ее до опушки леса. И отправил оттуда домой. «Ты об этом никому ничего не расскажешь», — повторил он в сотый раз. Он мог бы и не говорить этого. Эльвира Берг никогда не рассказала бы о случившемся ни одному человеку.

У нее только недавно начались месячные. И когда они вдруг не пришли, она не придала этому никакого значения. В мае ее вдруг стали мучить головокружения. Потом появилась тошнота. В июне мать привезла ее в Констани к врачу, которого знала еще по своему первому браку. Эльвира была на четвертом месяце беременности. Ее отвезли в один приют, в кантоне Фрибур, и оставили на попечение монашкам. Те уже имели опыт в подобных случаях. В ноябре Эльвира произвела на свет здорового мальчика. Сестры-монашки дали ему имя Конрад. В честь святого Конрада, бывшего в девятом веке епископом Констанца.

С января 1933 года для Эльвиры началась самостоятельная жизнь во французской Швейцарии. Ее взяли в одну семью в Лозанне, где она за карманные деньги работала служанкой. Конрад остался под присмотром матери Эльвиры. Его выдали за внебрачного ребенка Анны, старшей сестры Эльвиры. Деревенские сплетницы пощады не знали.

Анна была дочерью от первого брака матери с одним парикмахером из Констанца, он погиб в июле 1918 года на берегах Марны.