- Ну ладно, - сжалился надо мной Николай. - Отправляйся спать, ночью подумай, а утром скажешь о своём решении. Как говорится - утро вечера мудренее. Вася, - обратился он к губошлёпу, - отведи даму в её апартаменты, да смотри: не балуй!

Этот окрик я приняла за вспыхнувшую в Николае ревность и решила сыграть на ней, потому тут же засюсюкала:

- Ой, какой хорошенький губошлёпик, молоденький, глазки-то голубенькие, чубчик вьется, губки толстенькие, небось, целуется хорошо! И он будет сторожить меня? Вот и ладненько. Пошли, миленький! - и я подцепила парня, вспыхнувшего алым маком, под руку.

- Но-но! - цыкнул на меня Николай, приняв мое кривляние за непристойные намерения. - Ты мне парня не совращай, он - жених моей дочери.

- Так ты, оказывается, не вдовец? - воскликнула я, изображая старательно гнев на лице. - А такую лапшу на уши вешал в санатории, что я чуть было в тебя не влюбилась! Обманщик и притворщик! - и сделала такой финт бедрами, так прошлась мимо Николая, что задела, словно невзначай, его плечом. Я почуяла, что моя стервозность вновь вылазит наружу.

Утром мы позавтракали честь по чести. Уж не знаю, кто из виденной мною четвёрки бандитов был поваром-умельцем, но, пожалуй, приготовлено всё было лучше, если бы я сама взялась за стряпню. И отбивные из печени, и поджаристая картошечка, и крепкий запашистый чай…

Я пила чай и размышляла: если они знают даже о том, что я чай предпочитаю кофе - плохо дело, выходит, известная до мелочей, я и придумать ничего не смогу, чтобы сбежать - они всё разгадают. У меня отлегло от сердца, когда узнала, что Николай и сам не любит кофе.

- Ну? - требовательно спросил Николай, когда «прислуга», то есть Вася-губошлёп и незнакомый парень, убрала всё со стола. - Согласна?

- Коленька, ну дай же подумать, - заканючила я, пытаясь не столько время потянуть, сколько выяснить степень враждебности ко мне этих новоявленных бандитов.

Но чего я панически боялась, так того, чтобы не мелькнуло в голове никакого сюжета. То, что меня за моё упрямство могут избить, в голову как-то не приходило, да и при насилии я всегда свирепею, и упрямство моё становится тогда неуправляемым. А вот если начнётся «литературный запой», тогда уж ничто не сможет оторвать меня от хобби - ему я посвящала всё свободное время, которого даже на мужиков не хватало, а то, пожалуй, при своей природной влюбчивости давно бы замуж выскочила не раз, и не два успела бы развестись. Сыновья терпеливо сносили мои «лит-запои», переходя в такие дни на самообслуживание, но этого, конечно, не смог бы вытерпеть новый муж, потому что у мужчин любовь хранится в желудке.

- Ладно, - смилостивился Коленька. - Думай до завтрашнего утра. Время терпит. Можешь во дворе гулять, но к забору ближе одного метра подходить не советую.

Я фыркнула, но вскоре поняла, почему Николай советовал не подходить к забору ближе метра. Потому, что во дворе свободно разгуливал страшенного вида пес-«кавказец», вроде, мирный, на всех смотрел дружелюбно, а на меня почему-то - свирепо. И едва с ним пыталась заговаривать (с собаками я всегда запросто нахожу общий язык), «кавказец» показывал клыки и угрожающе ворчал. Ну не иначе - женоненавистник. И к забору ближе метра меня и впрямь не подпускал. И при том, как мне казалось, злорадно скалился.

Утром следующего дня после неспешного завтрака: ни дать, ни взять - степенное благородное семейство, если глянуть со стороны, я решила, что пора прекратить испытывать терпение похитителей, и потому заявила:

- Доставайте машинку.