— Я скоро, зайчик. Вернусь к обеду, — я скрестила пальцы, надеясь, что не лгу.

Ответом были приглушенные рыдания и подрагивающие плечи.

— У тебя же есть папа, малыш, — сказал Питер. — Давай, мы с тобой и Руби поедем на пирс Санта-Моники?

Ответа не последовало.

Я посмотрела на Питера. Он пожал плечами.

— О господи, — вздохнула мама. — Вы их разбаловали, — она обошла меня и посмотрела на Исаака. — Хватит капризничать, Исаак. Маме нужно работать.

— Мама все время работает! — завопил сын и вцепился в меня еще более неистово. — Она уходит на работу и не хочет побыть со мной!

Я знала, что он манипулирует. И что по сравнению с матерями, работающими по-настоящему, я провожу огромное количество времени со своими детьми. Знала, что он не верит, будто я люблю свою работу больше, чем его. И я также знала, что не выдержу.

— Ладно, Исаак. Поедешь со мной. Поиграешь с Эмбер и Джейд, пока я разговариваю с их мамой.

Руби подняла голову от тарелки с кашей:

— Ты едешь в гости к Эмбер и Джейд? Я тоже хочу!

— Минуточку, — вмешался Питер. — Что, никто не хочет поиграть со мной?

Мама, негодуя от нашей слабости перед детьми, топнула ногой, пробормотав что-то невнятное об отпрысках, садящихся на шею родителям, о чем те потом горько сожалеют. С помощью большого количества уловок, начиная от пирса Санта-Моники и заканчивая покупкой нарядов, Питер сумел уговорить Руби остаться с ним.

Когда мы закончили переговоры и добрались до дома Лили, то увидели, что Эмбер и Джейд катаются на самокатах под присмотром не одной, а двух нянь. Я оставила Исаака на их попечение, велев надеть шлем, прежде чем он сядет на какое-нибудь колесное средство. Мои дети унаследовали от меня природную грацию, и к третьему дню рождения Исаака мы уже получили перелом руки, переломы двух пальцев и расщепление кости в подбородке. Не хотелось опять ехать в больницу.

Я вошла через парадную дверь и позвала Лили.

— Она за домом, возле бассейна, — ответил чей-то голос. Я поблагодарила невидимого слугу и пошла через дом к задней двери. Лили лежала в шезлонге у бассейна, накрывшись кашемировой шалью. От нагретой воды поднимался пар и окутывал ее прозрачной дымкой. Я настроила себя на разговор, ради которого пришла, и приблизилась к ней по дорожке из бледно-голубых камней.

— Джулиет! — воскликнула она, увидев меня. — Ты вернулась? Что-нибудь выяснила? Расскажи мне.

Я присела на край шезлонга и взяла ее за руку:

— Я многое узнала, Лили. Отыскала Хуану, женщину, которая за тобой присматривала в детстве.

— Хуана, — мягко сказала Лили, и ее глаза затуманились. — Кажется, я помню ее. Она завязывала мне волосы ленточкой. И у нее были очень грубые руки, красные и обветренные.

— Она рассказала про день, когда умерла твоя мать.

Лили посмотрела мне в глаза с ожиданием и страхом:

— Что? Она рассказала, что случилось?

— Она не видела, кто выстрелил.

— Жаль, — Лили разочарованно вздохнула.

— Но она все слышала. Она стирала на крыше и слышала, как ты играла с Юпитером у фонтана. Она слышала вас, когда раздался выстрел. Вы все еще играли у фонтана в саду.

Лили посмотрела на меня:

— Я играла у фонтана.

Это был не вопрос.

— Хуана прибежала в комнату твоей матери, но ты попала туда раньше. Она увидела там тебя с Поларисом. Ты подбежала к матери и пыталась поднять ее. Поэтому твои руки были в крови. Ты трясла ее, или схватила, или что-то в этом роде.