— Найти что? — спросил Годфри.

— Не могу вам сказать. Сделай я так, то просто внушил бы вам свои идеи, а мой план состоит в том, чтобы заручиться вашими незамутненными воспоминаниями. Но если я не поистине глупый старик, каким вы, вероятно, меня считаете, правда об этом деле мне известна, и есть некоторый шанс, что, сами о том не зная, вы можете дать мне способ ее доказать. Вы готовы попробовать?

Годфри промолчал, но сел за стол. Не успел Петтигрю выйти из комнаты, он начал писать.

Если суперинтендант Тримбл имел, как выразился Годфри, «отвратительно самодовольную мину», когда выходил из «Альп», то его удовольствие несколько поблекло к концу совещания, которое главный констебль неожиданно созвал позже тем утром. Мистер Макуильям, как всегда, вежливо похвалил проделанную работу, но энтузиазма его словам решительно не хватало.

— Итак, все сводится к одному подозрению, верно? — сказал он. — Улика в виде сережки, которая была у нас с самого начала расследования, наводит на мысль, что миссис Рэнсом находилась где-то поблизости в тот момент, когда совершалось преступление. Свежие показания, которые вы раздобыли (хочу в связи с ними вас поздравить, действительно ценные показания), всего лишь превращают это подозрение практически в уверенность. Но все же достаточно ли этого, чтобы привлечь миссис Рэнсом к суду?

— Я... ну, я бы думал, что да, сэр, — ответил Тримбл.

— Вот как? Когда поблизости находились еще по меньшей мере трое других подозреваемых? У любого из них было достаточно времени избавиться от миссис Порфир и незаметно спуститься с холма до того, как миссис Рэнсом вообще там появилась. Предположим, она скажет: «Я была там, но не видела ни миссис Порфир, ни кого-либо еще, поэтому вернулась домой», — и как тогда прокурору, не имея ничего большего, строить обвинение? Кстати, она говорила так, когда вы ее допрашивали?

Тримбл посмотрел на Брума.

— Говорила, — вставил сержант. — И еще много чего. Она всякого наговорила, что только попадало ей на язык, и все очевидная ложь. На мой взгляд.

— Вот именно, сэр, — продолжил Тримбл. — Если позволите сказать, во время допроса она нагородила кучу лжи: о том, как пошла по верхней тропинке, о том, как встретила Пурпура, тогда как на самом деле они вернулись по отдельности, и так далее. На мой взгляд, это достаточно доказывает ее вину.

Главный констебль покачал головой.

— Боюсь, мистер Тримбл, — сказал он, — вам грозит опасность забыть великолепный абзац в труде «Тейлор о показаниях».

Тримблу, насколько было известно Макуильяму, никак не грозила опасность забыть то, о чем он никогда не слышал, но в присутствии сержанта суперинтенданту пришлось делать все возможное, чтобы скрыть этот факт. Начальник потянулся за потрепанным томом на полке у себя за спиной, нашел нужный отрывок и зачитал вслух:

— «Невиновные под воздействием страха перед опасностью своего положения иногда доходят до моделирования оправдательных фактов. Несколько примеров этого приводится в книгах».

— Каких книгах? — набрался смелости спросить суперинтендант.

— Понятия не имею, — ответил Макуияльм, захлопывая том и нежно возвращая на место. — Но я часто задавался этим вопросом. Однако, поскольку Тейлор давным-давно умер, я об этом, наверное, никогда не узнаю. Уверен, его нынешние издатели уж точно не знают. Но это не отменяет того, что его фраза должна быть высечена в сердце каждого полицейского. Лгущий свидетель не обязательно виновен! Это приводит меня к следующему вопросу. Если в этом деле лгут не все главные свидетели, то кто из них не лжет и почему?

Злополучный Тримбл заелозил на стуле:

— Кажется, я вас не понял, сэр.