— И начну, — холодно парирует Спенсер. — Чтобы прихвостни Эльзы видели, что бывает с теми, кто приходит в Айронхолл с войной.

Бруно снова кивает, затем облизывает пересохшие губы. Все это время он смотрит себе под ноги, а вернее — под ноги Маркуса. В то место, куда упирается кончик его трости.

— Потому я и ушел. Ты стал монстром.

И Бруно разворачивается, чтобы уйти к своему рабочему месту.

— Из-за этого? А я думал, из-за Эбигейл.

Бруно снова смотрит на Маркуса, раздумывая, стоит ли поддержать эту тему, или нет. Развивать ее — все равно что подливать масла в огонь. Но он не сдерживается.

— И из-за нее тоже. Не мог я больше сражаться бок о бок с тем, кто бросил свою жену лишь оттого, что та потеряла ребенка.

— Потеряла ребенка?! — Маркус взрывается. На мгновение вся кузница погружается в абсолютную тьму — гаснут все огни, свечи, лампы. Даже в жаровнях огни пропадают. Но лишь на мгновение. А затем все появляется вновь.

Граф стоит с закрытыми глазами, совершает глубокий вдох. Очень медленно. Задерживает дыхание. Стоит так несколько секунд, и лишь затем выдыхает.

Теперь открывает глаза.

— Я расстался с ней не потому, что она не смогла мне родить, — очень спокойно произносит нарекший себя Дракулой человек. — А потому, что Кара с трудом спасла ее. Сказала, что плод практически ее убил. Если бы не Кара и ее магия, Бруно… она была бы мертва. Думаешь, она не забеременела бы вновь? И какова вероятность, что плод не убил бы ее во второй раз? И даже если не беременеть совсем… что это за жизнь? Для девушки. Она мечтала выйти замуж, нарожать кучу детишек. Жить счастливо со своей семьей. А какую семью… могу дать я? Я уже и сам не считаю, что являюсь человеком… и порою не могу себя сдержать. Что за жизнь… я мог ей подарить? Я любил ее, Бруно. И лучшее, что я могу для нее сделать — это отпустить. Даже продолжая любить.

Бруно опускает глаза.

— Ты никогда не говорил мне этого, — кузнец глотает ком, подступивший к горлу.

— А ты никогда не спрашивал. Просто объявил, что уходишь.

— Ей было тяжело. Я просто поддерживал ее после того, как ты ее бросил.

— И потрахивал заодно, — Маркус хладнокровен. Ни один мускул на его лице не вздрагивает, пока он ведет эту беседу.

— Ты первым начал ей изменять.

— Это не твое дело, Бруно. И я пришел не за тем, чтобы обсуждать давно забытые годы.

— Если ты действительно оставил Эбби из-за того, что не хотел сделать ее несчастной… — не унимается Бруно, — то зачем тогда женился на Эльрикель? Или ее не жалко? Ее чувства… тебя совсем не волнуют?

— Эльрикель — гомункул. Она не может иметь детей. Не может иметь семью. Она и не человек вовсе.

Морфи поражается, насколько бесстрастным остается Маркус, говоря все это.

— Скоро может начаться война, — граф по-прежнему предельно спокоен. — И я бы не отказался от возвращения своего полководца.

Бруно отрицательно качает головой.

— Я не могу, Маркус. Прости, но не могу. Не могу оставить Эбби вдовой, а детей сиротами. И даже если ты пообещаешь, что обеспечишь их после моей смерти… всё равно не могу. Ибо и ты не вечен. Поддержать — поддержу. Доспехи, оружие… но сам возьму меч в руки лишь затем, чтобы положить его на наковальню.

Впервые за все время разговора граф опускает глаза в пол. И, кажется, его взгляд даже слегка печален.

— Береги свою семью, Бруно, — очень тихо говорит Спенсер, но Морфи его отлично слышит.