За время медового месяца они потратили немало – гораздо больше, чем следовало. В кошельке у Джорджа Огеста была куча соверенов и две бумажки по пять фунтов, и он ими невыносимо чванился. Изабелла никогда еще не видела столько денег сразу и больше прежнего уверовала в богатство своего супруга. Посему она немедленно принялась рассылать «полезные подарки» бесчисленным членам оскудевшего семейства Хартли; и Джордж Огест, хоть и не без досады – по природе он был скуповат, – не мешал ей. Всего они истратили за две недели тридцать фунтов, а после того как куплены были билеты первого класса до Шеффилда, от вторых пяти фунтов почти ничего не осталось.

Первым тяжким ударом для Изабеллы оказалась первая брачная ночь. Второй удар испытала она при виде неказистого закопченного домишки «богачей» Уинтерборнов – по всей улице стояли точно такие же разрекламированные на все лады десятикомнатные виллы из желтого кирпича. Третьим ударом было открытие, что Джордж Огест ни гроша не зарабатывает на своем Поприще, что у него нет других денег, кроме остатка от пресловутых двухсот пяти фунтов, и что Уинтерборны вряд ли многим богаче Хартли.

Горькие дни настали для бедной Изабеллы, когда она в этом унылом доме ждала первого ребенка; ее супруг считал ворон, сидя уже не в своем «уютном кабинете», как до женитьбы, а в «конторе», и делал вид, что работает, добрейший папаша читал молитвы, а дражайшая матушка с ядовитой улыбочкой шпыняла и язвила ее на каждом шагу. Горькие дни, когда по утрам ее тошнило, а свекровь уверяла, что «пошаливает печень».

– Это все чересчур обильная и жирная еда, – говорила она невестке. – Вы-то, милочка, не привыкли дома к такому роскошному столу. – И прибавляла игриво и колко: – Видно, придется нам просить вашего дорогого муженька, чтобы он своей супружеской властью немножко сдержал ваш аппетит.

А на самом деле у Хартли стол был грубый, без затей, но куда более сытный и разнообразный, чем изысканно тощее меню дражайшей матушки, которая тряслась над каждой черствой коркой.

И, конечно, пошли перебранки и свары. Изабелла взбунтовалась и обнаружила первые признаки неукротимого нрава и уменья злобно и изобретательно браниться, – впоследствии она достигла гималайских высот в этом мало приятном для окружающих искусстве. Даже дражайшая матушка нашла в ней достойную противницу – но перед тем она почти два года мучила Изабеллу, отравляла ей жизнь и портила характер. Да благословит тебя бог, дражайшая матушка, ты «молила бога наставить тебя на путь истинный», ты «хотела только добра» – и превратила Изабеллу в первоклассную суку.

Джордж Огест был огорчен, глубоко огорчен и изумлен этими ссорами. Ему все еще жилось недурно, и он не понимал, чего не хватает Изабелле.

– Будем по-прежнему жить дружной семьей, – повторял он, – будем снисходительны друг к другу. Каждый из нас несет бремя забот (например, считает ворон и читает толстые романы) – и нужно только немножко больше Любви и Снисхождения. Надо молиться, чтобы господь дал нам Силы и наставил нас на Путь истинный.

Поначалу Изабелла выслушивала эти проповеди довольно кротко. Она верила, что должна «почитать» своего супруга, и ей все еще внушал робость его неизменный тон превосходства, позаимствованный у героев Булвера-Литтона. Но однажды ее не слишком надежная выдержка изменила ей, и она высказала Уинтерборнам все, что о них думала. Джордж Огест – трус, негодяй и обманщик! Никакой он не богач! Он – нищий, беднее церковной крысы! А еще важничал, делал вид перед ее отцом, будто он богатый джентльмен и у него есть Поприще, а на самом деле не зарабатывает ни гроша и женился на двести фунтов, которые дал ему папаша! Она не вышла бы за него, нипочем не вышла, если бы он не улещал ее подарками и катаньями в коляске и не врал, будто сделает ее настоящей знатной леди! Лучше бы ей умереть, чем выйти за него, да, да, лучше бы ей умереть! Лучше бы ей вовек не знать никаких Уинтерборнов!

Вот тут-то и поднялась буря! Вмешалась дражайшая матушка.