В четырнадцать лет любовь способна ошеломить. Главным образом — потому, что она еще никак не осознается. Но в этом отношении Доминик оказался на высоте: аппетит ему не изменил, скорее, даже возрос, спал он хорошо; происходящее с ним переживал чаще радостно, несмотря на все треволнения, и в общем и целом со своим затруднением справился. Когда более года спустя он снова увидел эту девушку, Доминик уже снова был первым учеником в классе, рьяно увлекался спортивными машинами и приставал к отцу, чтобы тот позволил ему прибрести мотоцикл, как только он станет достаточно взрослым. Доминик уже почти забыл, как выглядит Китти. Он так и не выяснил, кто она такая, да, впрочем, и не пытался, ибо любое наведение справок в некотором смысле означало бы измену самому себе. Она оставалась для него просто Китти, воспоминанием о нелепой меланхолической красавице, уже исчезающим во мраке забвения.

Вторая их встреча состоялась осенью, в последнюю неделю сентября, когда в Комербурнскую школу прибыла передвижная установка по переливанию крови. Доминик тогда задержался из-за футбольной тренировки, а после душа вспомнил, что ему нужно просмотреть кое-какие материалы для сочинения по истории, и потому проторчал еще час в библиотеке. Когда он брел по парадному двору к боковым воротам, уже стемнело, и он увидел, как к гимнастическому залу подкатил медицинский фургон, из задних дверей которого выбралась медсестра и трусцой поспешила к зданию, неся в руках бумаги и оборудование. Эти заезды случались раз в квартал, и прежде он никогда не обращал на них ни малейшего внимания. Так было бы и на сей раз, кабы не бордовая спортивная машина «карманн-гиа», свернувшая в тесный закуток позади фургона. Увидев ее, Доминик остановился. От изящества и компактности машины у него перехватило дух. Но тут открылась дверца, и он, с трудом оторвав глаза от этих целомудренно-породистых линий, решил все-таки посмотреть, что за счастливец владеет ею. Однако мгновение спустя он забыл даже об этой красавице-машине. Из салона показались длинные изящные ноги, и по бетонной дорожке к двери спортивного зала медленно прошествовала девушка. Судя по ее облику, она вдруг засомневалась, туда ли она попала. Этой девушкой была Китти.

И в сумерках, и средь бела дня, и даже в полночной тьме Доминик все равно узнал бы ее. Даже спустя пятнадцать месяцев все хоть как-то связанное с ней сохраняло исключительную важность для него, делая остальной мир чем-то малозначительным и пустячным. Фургон у здания, освещенные окна, за которыми суетились медицинские сестры, аппаратура для переливания крови — все это вдруг стало для Доминика жизненно важной реальностью, потому что Китти оказалась донором. Ему следовало бы идти домой и делать уроки, но он не мог заставить себя и шагу ступить, а когда, наконец, все-таки привел свои ноги в движение, то обнаружил, что несут они его не к воротам, а к гимнастическому залу.

Во всяком случае, он наверняка уже опоздал на свой автобус, а следующего предстояло дожидаться двадцать пять минут. Если он сейчас уйдет, другой такой возможности ему, может быть, не представится уже никогда. На этот раз она не в компании, не в десяти футах над его головой на террасе; любой может войти туда и посидеть рядом с ней всего лишь за пинту крови. В конце концов, дело того стоит, и, если даже у них есть список постоянных доноров, они не отвергнут еще одного. Мне следовало бы больше думать о таких начинаниях, — с добродетельной укоризной сказал он себе, — особенно учитывая пост, который занимает мой отец. Я и впрямь могу сделать так, что он будет гордиться мною. Ну, давай, теперь или никогда, — подзуживал какой-то более откровенный демон с задворок сознания, — она пока одна, приехала на машине; но если ты замешкаешься с решением, подойдет твой общественный транспорт, и проворонишь ты эту возможность оказаться с ней рядышком.