— Думаю, успеет. Мы можем выслать машину, чтобы встретить его на станции в Истбери. Это же по основной магистрали, верно? — Диксон стал рыться в своей распухшей записной книжке. — Послушайте, вы не могли бы оказать мне услугу? Соединитесь с этим человеком по телефону, пока я просмотрю железнодорожное расписание. Вот его номер — Уитси 04–97. Зовут Дженкинсон. Время летит, а…

Дверь за ним захлопнулась. Оставшись один в кабинете, Петигрю с кислой миной уставился на стоящий перед ним аппарат. Он чувствовал, что неосмотрительно влез в дело, в котором ничего не понимает и которым никогда не интересовался, а просто по своей доброте поддался роковому порыву. Чего ради он вообще связался с этим идиотским обществом оркестрантов?! Почему согласился прийти на репетицию вместо того, чтобы спокойно сидеть дома и листать «Введение к Пюфендорфу»? Он испытывал настоящую аллергию к кларнетистам, и ему было абсолютно все равно, будет ли Концерт Мендельсона для скрипки с оркестром исполняться с одним кларнетом, с двумя или несколькими. Больше того, он был уверен, что среди слушателей этого вообще никто не заметит. Однако, поскольку в этом странном мире этот факт имел какое-то значение, он вынужден попытаться сделать то, чего от него ожидают. Петигрю решительно снял трубку и набрал номер междугородней связи.

По сегодняшнему опыту у него были все основания полагать, что соединение будет достаточно долгим, чтобы успел вернуться Диксон и сам занялся этой нудной работой, но он был разочарован. На этот раз телефонная служба решила сработать с необычной для нее скоростью, и меньше чем через минуту в трубке раздался тонкий ясный голос:

— Уитси 04–97.

— Можно поговорить с мистером Дженкинсоном?

— Говорит Дженкинсон. Кто вы?

— Меня зовут Петигрю, но вы меня не знаете.

— Нет, не знаю. — Голос был совершенно в этом уверен. — Я вас не знаю.

— Дело в том, что я звоню из Маркгемптона по просьбе мистера Диксона. Думаю, его вы, конечно, знаете.

— Я совершенно уверен, что не знаю никого по фамилии Диксон. Как его имя?

— Роберт.

— Тогда я точно его не знаю.

Петигрю чувствовал, что сейчас начнет хихикать.

— Кажется, разговор у нас не очень получается, верно?

— Да, не очень. Может, вы случайно набрали не тот номер?

— Не думаю. Вы ведь Дженкинсон, так?

— Я уже сказал это.

— Вы играете на этом… как бишь его?

— На чем?

— Простите, на кларнете.

— Да. И на многих других инструментах, но не на том, о котором вы спросили с самого начала.

— Не обращайте внимания. Дело в том, что нам позарез нужен кларнет.

— У меня сейчас нет ни одного лишнего, а если бы и был, я бы его не продал.

— Боюсь, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что нам нужен человек, который играет на кларнете.

— Понятно. А кому это «нам»?

— Простите великодушно, я должен был сразу же об этом сказать. Маркширскому оркестру.

— Ну, о нем-то, — в голосе появилось явное удовлетворение, — я слышал. У вас дирижером Клейтон Эванс, не так ли?

— Именно так! — радостно воскликнул Петигрю, как изнемогший пловец, ноги которого наконец-то ощутили под собой твердую почву. — Да, да, Клейтон Эванс.

— Почему же вы сразу не сказали? Конечно, я буду рад играть у Эванса в любое время, когда он меня позовет. Только дайте знать Поттеру и Фулбрайту.

— Поттеру и… кому? — Петигрю почувствовал легкую тошноту, поняв, что снова оказался над бездной.