— Вот, значит, как ты проводишь свое время!

— Да я никак его не провожу.

— Не лги мне! Я своими глазами видел, как этот тип тебя трогал!

— Он пожал мне руку.

— Представляю, что вы с ним вытворяли наедине в его машине!

— Гаврила, что ты такое говоришь? Клянусь тебе, я не давала тебе ни малейшего повода для ревности.

— Как же! Рассказывай! Ты была красная, словно вареный рак!

— Мне было жарко.

— Жарко ей было! Еще бы! Да всем на сто километров вокруг известно, как этот донжуан местного разлива отжаривает всех местных телочек!

— Каких телочек? Опомнись!

— Нет, это ты опомнись!

— Послушай…

— Нет, это ты послушай!

Гаврила схватил Катю за руку и притянул жену к себе.

— Мне все ясно, — произнес он каким-то свистящим от ненависти и страдания голосом. — Вот, значит, как ты меня любишь! Встречаешься в свободное время с другими мужчинами! Разговариваешь с ними! Былое вспоминаешь!

— Гаврила, какое былое? Ты что? Я Ваню сегодня первый раз вблизи увидела.

— Ах, он для тебя уже просто Ваня? Быстро это у вас с ним произошло! Говори, он к тебе приставал? Приставал, да?

— Нет!

— А почему одежда на тебе была расстегнута? А почему ты так задержалась? Где ты была? С ним? Отвечай мне!

— Милый, — чуть не заплакала Катя. — Я не могу тебе всего рассказать, но честное слово, я ни в чем перед тобой не виновата.

— Небось совместное будущее предлагал? — все больше сатанел муж. — Раздевался перед тобой? В постель звал?

— Что ты говоришь? Ты безумен!

— Нет, я-то нормален, это ты… ты меня горько разочаровала!

И с этими словами несчастный и страдающий муж отпустил Катю и удалился из кухни.

— А обед? — крикнула ему вслед Катя, уже понимая, что никакого совместного обеда у них не будет.

— Ешь сама!

До самого позднего вечера супруги не разговаривали. До самого позднего вечера они оба молча страдали. Катя не находила себе места, а что чувствовал Гаврила, сказать было невозможно, так как он заперся в сарае во дворе и никуда оттуда не выходил.

Катя же буквально изнывала. Это была их первая крупная ссора с мужем. И на ее фоне вчерашняя размолвка по поводу шиншилл казалась просто жалким пустяком.

— Вот тебе и сходила за советом к батюшке, — шептала самой себе Катя. — Еще хуже вышло! Не надо было и соваться! Сами бы во всем разобрались.

Так они и страдали. Катя на кухне, муж в сарае. Потом они переместились. Катя в гостиную, поближе к телевизору, а муж пошел прогуляться. Просто пришел и известил Катю:

— Я ухожу. Когда вернусь, не знаю.

Сказал, ушел и пропал. Катя посмотрела «Вести», потом еще одну программу новостей, потом еще. События в мире не радовали, они нарастали, словно снежный ком, мчащийся с горы в долину, набирающий размеры и угрожающий все снести на своем пути. То Турция, то Сирия, то Украина. Неспокойно было нынче в мире, что и говорить. Кате даже казалось, что каждый следующий выпуск новостей был еще хуже и страшнее предыдущего. И в конце концов Катя выключила телевизор, чтобы отгородиться от этого ужаса.

Но лучше отчего-то не стало. Даже хуже стало. Пока Катя следила за переживаниями людей, которым по определению было хуже, чем ей (она-то не брела по скользкой грязи, не зная, где удастся в следующий раз поспать и поесть горячей еды, у нее над головой не взрывались снаряды, и она не плакала над своими убитыми родными), она как-то умудрялась абстрагироваться от собственных переживаний.