– А что это вы в перчатках?

– Они защищают мне руки.

– Я думала, вы уже закончили свою «поляну», – повернулась я к Уитону и оперлась ладонями о накрытый парусиной пол, чтобы подняться.

– Трудно было остановиться, все хотелось что-то добавить. Но теперь я, кажется, закончил.

Я почувствовала влагу на ладонях и увидела на них красно-желтые разводы. Даже если предположить, что это просто стекшая краска… Нет, ее не может быть так много. Должно быть, Уитон рисовал что-то и на полу, а потом прикрыл парусиной, чтобы изображение просохло. Стало быть, пол – тоже часть картины. Ему показалось недостаточно одних холстов. Он хочет создать у зрителя полную иллюзию пребывания на лесной поляне.

– Слушайте, Роджер, может, нам с Олдриджем не следовало тут разгуливать? – спросила я, показывая ему свои ладони. – Я так понимаю, краска на полу еще не просохла. Но мы не знали…

Уитон только сейчас обратил внимание на проступившие пятна краски на парусине.

– Встаньте на цыпочки и отойдите к краю комнаты, – попросил он.

– Мне тоже? – подал голос Олдридж. – Я тут наследил, похоже… Что же вы не предупредили нас, когда посылали за ключами?

– Нет, оставайтесь там, где стоите, – приказал Уитон.

Он двинулся через комнату причудливым зигзагом, будто сапер на минном поле, ориентируясь по только ему ведомым вешкам. Добравшись до Олдриджа, художник взял его за руку и повел ко мне. Потом мы все трое, двигаясь за Уитоном шаг в шаг, отошли к краю.

– Я думал сделать всем сюрприз, но вы его раскрыли, – виновато улыбнулся Уитон. – Рассчитывал, что краска к этому времени уже подсохнет.

– А можно взглянуть, что там?

– Почему бы и нет?

Рация Олдриджа вновь скрежетнула, и комнату наполнил громкий голос Джона:

– Дэниел? У нас все чисто. Заложница жива, мы ведем ее вниз.

– Понял, – ответил Бакстер.

– А что значит «все чисто»? – спросила я Олдриджа.

– Это значит, что преступник убит наповал одним выстрелом, – ответил тот.

– Я же говорил вам, Джордан… – пробормотал Уитон. – Стойте здесь и ждите.

Он двинулся в противоположный конец комнаты, присел там на корточки и приподнял край парусины.

– Возьмитесь за покрывало со своей стороны. Нам надо свернуть его.

Я повиновалась.

– А теперь идите влево, – сказал Уитон. – Только не уроните! Будьте осторожны.

Мы стали медленно сворачивать парусину, словно участвуя в торжественном открытии памятника.

– Черт, мы все-таки испортили картину своей ходьбой… – огорчился Олдридж. – Или вы слишком рано постелили тут это покрывало.

– Да, теперь я и сам вижу… – грустно отозвался из другого конца большой комнаты Уитон.

Я наконец взглянула на пол. Это была картина. Но совершенно непохожая на последнюю «поляну». Разница была настолько очевидна, что била по глазам. Прямо на паркете художник набросал в абстрактной манере несколько человеческих фигур. Он не смешивал краски, отвергая малейший намек на реалистичность. Фигурки получились красочные, будто нарисованные восторженным ребенком. Красные, желтые, синие…

– Абстракция… – растерянно пробормотала я.

– Вот именно! Только представьте, что скажут критики! – воскликнул Уитон. – Мне не терпится показать им это!

Но я в эту минуту думала вовсе не о критиках. Около фигурок виднелся то ли крест, то ли буква X, а рот каждой был распахнут в беззвучном крике и напоминал букву О…

– Какие-то уродцы… – без обиняков заявил Олдридж.