Зверюга рассмеялся, а Док неодобрительно покачал головой.

– Ты бы так не ерничал, если бы с тобой такое случилось.

Потом Зверюга сознался, что в семидесятых подвизался певцом в кабаре на севере.

– Грэхем Уэйн звучит не слишком шикарно, поэтому я звал себя Вейн Грэхем. Умно, а? Смеха ради я всегда заканчивал «Ради бога, стащи их оттуда».

– Уверен, все со стульев падали, – автоматически выстрелил Билли.

– Неизменно, – согласился Зверюга, не догадываясь, что над ним насмехаются. – Понимаешь, мало выйти на сцену и спеть. Нужно поддерживать сценический имидж.

– В точку. Нужно. Еще как, – вторил повеселевший Док. – Как, скажем, когда я был Людоедом.

– Когда ты кем был? – изумился Билли.

– Людоедом, – повторил Док. – В былые дни я перед выходом на ринг натягивал коврик из тигровой шкуры. «Людоед, ужас джунглей». Я выступал Людоедом три с половиной года.

– Выходит, не слишком стойкая реприза? – заметил Билли.

Билли пошел в сортир. Там было пусто. Когда он встал у писсуара, ему отчаянно хотелось мочиться, но ничего не получалось. В ожидании струи он даже расшифровал вопрос, нацарапанный на белой плитке прямо у него перед носом: «И ты это называешь хреном?»

Дверь с грохотом распахнулась. Обернувшись, Билли увидел, что на пороге, глупо помаргивая, стоит Зверюга.

– Ах вот ты где. Что ты тут делаешь? Мы тебя заждались.

– С каких это пор вы так заботитесь о моем благополучии? – недоуменно спросил Билли.

Вместо ответа Зверюга прошаркал к соседнему писсуару. Билли наконец удалось помочиться, поэтому двое мужчин стояли бок о бок, в полной гармонии пуская струи – точь-в-точь школьники.

– Какая идиллия, – пробормотал Билли. Зверюга только хмыкнул, не желая ни соглашаться, ни противоречить.

Вернувшись за стол, они обнаружили, что Док заказал всем двойной бренди. После первого же глотка Зверюга потерял интерес к своей выпивке и вылил остатки в рюмку Билли. А тот не сознавал, насколько же надрался, пока не настало время уходить. Он едва держался на ногах, и Зверюге с Доком пришлось эскортировать его к двери.

На улице они помогли ему сесть в машину. Зверюга сунул в кассетник «Величайшие хиты "Иглз"» и стал подпевать «Отелю Калифорния». Словно это было недостаточно депрессивно, машина направилась к Уитингтонской больнице, где умерла бабушка Билли. У Билли кружилась голова, он чувствовал себя больным и несчастным. По левую руку плыли белые кресты Южного кладбища.

– Куда мы едем? – спросил Билли. – Домой нам не сюда.

– Видок у тебя неважнецкий, – сочувственно заметил Док.

Они обогнули просторное кладбище и остановились у закрытых кованых ворот. Выйдя из машины, Док достал откуда-то ключ и отпер висячий замок. Машина мягко скользнула в ворота. Закрыв их, Док снова сел на пассажирское сиденье.

– Так что вы задумали? – поинтересовался Билли. – Похоронить меня?

– Ничего личного, Билл, – ответил Зверюга. – Но не хотелось бы, чтобы ты наблевал в машине.

Когда расступились деревья, посаженные вдоль короткой извилистой асфальтовой дорожки, машина затормозила: с холма открывалась гигантская панорама могил. Надгробья словно бы парили в кромешной тьме.

– Зачем мы тут остановились? – запротестовал Билли, наконец почуяв неладное.

– Все равно сблюешь, – сказал Зверюга. – Почему бы не здесь?

– На кладбище?

– А что в этом дурного? – невинно поинтересовался Док.