— Мы воюем с ордынцами, и не бьём подданных Московского князя. Убивать вас никто не станет, если, только, вы не решите ударить нам в спину. Тут, уж, не обессудь, наша повозка перебьёт всех вас, громом и молниями, как татар. Ты меня понимаешь?
— Да, вроде, всё ясно, боярин, — пожал плечами мужик. — Вы изначально не желали нам смерти, иначе бы давно перебили, как тех татар.
— Молодец, соображаешь, — кивнул я, и продолжил. — Ты и твои люди соберут здесь татарские копья и сабли, вооружатся ими, а затем переправят свои семьи на тот берег. Уразумел?
— Да, боярин, понял я твою задумку, — Илларион, кряхтя, принялся подниматься с земли. — Тебе надобно, чтобы мы, ежели что, сами себя от ворогов оборонить смогли, вот ты и отдаёшь нам взятое на меч своими воями.
— Верно мыслишь, именно это мне и нужно, — еле сдержал я улыбку.
Да, даже в четырнадцатом веке наш народ сразу же вникает в ситуацию, если впереди замаячит волшебное понятие «халява». — Давайте, мужики, поднимайтесь, и за работу. Да, прекратите, наконец, этот бабий концерт! Всех волков, поди, уже распугали по округе.
Недоверчиво посматривая на нас, крестьяне принялись подниматься с земли. Илларион сразу же показал свои организаторские способности, зычным голосом отрядив половину мужиков собирать наши трофеи, и вторую половину заниматься паромом. Плавсредство, к слову сказать, сначала пришлось разгрузить, а потом загрузить вновь, уже притихшими и успокоенными женщинами и детьми. С наведением порядка среди домочадцев, к слову сказать, землепашцы не церемонились: тумаками и оплеухами привели в чувство нескольких наиболее истеричных, гаркнули на остальных, вот и всё успокоение.
— Может, предложить мужикам изловить татарских коней, пока время есть? — поглядев на готовый отчалить паром, предложил капитан Коваль.
— Володя, если они успеют, — кивнул я. — Илларион! На том берегу могут быть раненые ордынцы. Добейте их, и так же само соберите трофеи!
— Я — «триста первый», прошёл перекрёсток. Всё чисто, — голосом нашего командира произнесла рация. — «Гюрза», выдвигайтесь навстречу, приём.
— Понял, тебя, «триста первый». Уже едем, — отозвался капитан Хабибуллин. — С передовым дозором сотник Владимир, за ним — трофейный табун, и мы.
— Принято, иду навстречу, отбой, — произнёс майор, и отключился.
Мы с Ковалем забрались на бронетранспортёр, визуально контролируя процесс приватизации пейзанами трофейного оружия, а заодно и поглядывая по сторонам. Мало ли что. Крестьяне успокоились, видя, что им, в общем-то, ничего не угрожает, и деловито разоружали и раздевали мёртвых ордынцев. Спустя какое-то время мы заметили, что кроме оружия на берегу вырастает гора кольчуг и шлемов, прочей воинской амуниции, а также всяческого тряпья.
Исполняя наше, скажем так, настоятельное желание, первым же рейсом на противоположный берег переправились человек пять крепких мужиков, основательно вооружённые трофеями и своим собственным оружием. Кроме этого, многие женщины взяли в руки копья, сулицы, и даже татарские луки. Едва паром пересёк реку, ткнувшись носом в причал, оружные мужики поспешили на берег, и принялись проводить контроль. Вскоре, послышались отдалённые возгласы, свидетельствующие о том, что кто-то из ордынцев всё ещё оставался жив до этого самого момента.
— Я — «триста первый», встретил «литовцев» и наших, — раздалось в эфире. — Всё в порядке, выдвигаюсь обратно.
— «Триста четвёртый» на связи, — достав рацию, отозвался капитан. |