До речи капитана все его мысли были заняты только планом развертывания и операцией, но сейчас он вдруг остро осознал, что и предстоящее состязание — дело нешуточное, государственного значения.
Если немцы выиграют, как в Стокгольме, с разгромным счетом, берлинские газеты зайдутся восторженным визгом: русская гвардия побеждена. То-то из репортеров, пришедших на стадион, две трети немцы.
Но и это еще не все.
Картинка 18
Хоть штабс-ротмистр был человеком несуеверным, сердце у него защемило от тяжкого предчувствия. Как пройдет мэтч, так сложится и большая война. Это не просто футбол, а эпиграф к трагедии, предсказание оракула…
Глупости, мистика, тут же обругал себя Козловский. Исход мэтча, конечно, важен — иначе Никник здесь не сидел бы, но главное найти папку с планом и взять шпиона.
Операция подготовлена на славу, продумана до мелочей. К каждому из немецких футболистов приставлено по филеру. К двум главным, Кренцу и Зальцу, по двое, самых опытных. Вторая бригада рассеяна среди публики. Третья дежурит внутри клуба: у выхода, в гостиной, в каждой из раздевалок. Разработана система условных знаков, предусмотрены все варианты развития событий, вплоть до фантастических. Например, если немцы устроят взрыв бомбы, чтобы в панике и суматохе изъять драгоценный документ из тайника.
Лавр Константинович за всю ночь не сомкнул глаз, зато теперь настроение у него было боевое и отчасти фаталистское. Все, что в силах человеческих, сделано, а над прочим властен лишь Промысел Божий.
* * *
Обе команды вышли на поле одновременно — немецкая слева, из своей раздевалки, русская справа. Выстроились шеренгой друг перед другом. У германцев эффектная черно-белая униформа с орлом на груди. Наши еще нарядней: красные гетры и шин-гарды, синие никерсы, белые рубашки, и тоже орел, только двуглавый и не на груди, а на спине.
Капитаны обменялись рукопожатием.
Распорядитель зычно прокричал в рупор:
— По договоренности клубов, игра будет состоять из одного тайма продолжительностью сорок пять минут! (То было условие, выдвинутое Российским футбольным союзом в самую последнюю минуту, по настоянию августейшего попечителя, который справедливо рассудил, что за один тайм голов будет пропущено вдвое меньше, чем за два).
— Главный судья — мистер Мак-Грегор! — объявлял распорядитель. — Боковые судьи: мсье Лафит и синьор Торрини.
Все трое торжественно поклонились. Англичанин был тощий, с желчной и злой физиономией. У француза пол-лица занимали пышнейшие черные усы. Итальянец был маленький и пузатый, отчасти похожий на футбольный мяч.
Ударил гонг.
Немцы сразу завладели инициативой. Без труда обводя русских игроков и ловко пасуя в одно касание, они добрались почти до самой штрафной площадки, но здесь защитники сомкнулись плечо к плечу и кое-как оттеснили тевтонов. Капитан фон Гаккель ударил по мячу со всей силы, и тот улетел далеко за вражеские ворота.
Первый штурм, слава Богу, был отражен.
Воспользовавшись передышкой, Козловский зорко осмотрел трибуны. Все люди были наготове. Даже если б штабс-ротмистр не знал их в лицо, то без труда опознал бы по одинаково сосредоточенному взгляду, устремленному в одну точку. Каждый агент, не отрываясь, наблюдал за своим объектом.
Фотограф, устроившийся со своей треногой сразу за сеткой, подал голос из-под черной тряпки, укрывавшей его с головой:
— Лавр Константинович, можно я высунусь? Душно.
— Терпите, Романов, — ответил князь, не оборачиваясь. — Он мог вас запомнить… Не дай Бог узнает. Ну что, рассмотрели Кренца с Зальцем? Который?
Алеша снова, уже не в первый раз, навел спрятанный в камере монокуляр на лица подозреваемых. — …Пока не могу сказать. |